Tuesday, June 24, 2014

3 Кристиан Штрайт Они нам не товарищи


3. Утверждались только те приговоры, которые соответствуют политическим
намерениям руководства. В целом заметно, что Леман и Варлимонт, исключив военное судопроизводство, придали проекту Мюллера большую жёсткость по содержанию и в смысле более эффективного контроля за исполнением. Необходимость поддержания в войсках дисциплины подчёркивалась значительно меньше по сравнению с проектом Мюллера83.
Этот приказ также был немедленно направлен в войска после того, как Гальдер в своём приказе от 3 апреля довёл до сведения основные идеи этого урегулирования. На совещании у генерал-квартирмейстера 19 мая, в котором предположительно приняли участие начальники разведывательных отделов833 армий и групп армий, руководитель правового отдела при генерале для особых поручений в ОКХ, старший советник военной юстиции Латман предложил проект нового урегулирования84. На то, что и здесь со стороны ОКХ не было предпринято никаких попыток смягчить приказ так, как это, судя по его собственному высказыванию, с самого начала хотел сделать Гальдер, указывает подпись участника:
Военное судопроизводство по отношению к жителям страны следует упразднить. Только вооружённая борьба. Каждый партизан должен быть расстрелян. [...] Никакого возвращения к протестам. Коллективные карательные меры, например, против населённых пунктов, из которых стреляют. (Не сжигать, но расстрелять 30 человек)85. [...] Возможны бесполезные жестокости (сначала борьба, затем - покой). [...] Преступления солдат против жителей страны следует наказывать только в том случае, если этого требуют интересы дисциплины. (Решающее значение имеет мотив, а именно, ожесточение против зверств противника)86.
На основании этих данных в руководстве сухопутных сил должны были ожидать протестов со стороны отдельных войсковых командиров87. Действительно, когда ОКХ передало письменный приказ от 24 мая командирам подразделений, к нему были добавлены пояснения фон Браухича, больше известные, как «дисциплинарный приказ»88. В нём более чётко говорилось об обязанности начальников в интересах дисциплины «препятствовать своевольным выходкам отдельных военнослужащих». Новым было то, что предусматривались меньшие, нежели расстрел наказания, «например, временный арест при скудном содержании, оковы, привлечение к работам». Кроме того, подчёркивалось, что непосредственной задачей войск является война и что «особые сыскные акции и зачистки» в целом не являются делом армии. Итак, следует признать, что намерением ОКХ было не дать предвиденным негативным последствиям сказаться на воинской дисциплине, а тем самым и на структуре самой армии. Приказ Браухича предлагал солдатам, которые чувствовали себя обязанными следовать международным нормам ведения войны, определённую поддержку; однако, его не следует понимать как ограничение, ибо он ни в коем случае не мешал «политическим солдатам», которые больше не были в армии в меньшинстве, вести войну в варварском духе, и от которых национал-социалистское руководство ожидало устранения всех потенциальных противников на завоёванных восточных территориях и, как побочный результат, радикализации и ужесточения ведения войны, последствием чего стало бы вовлечение традиционно мыслящих солдат в войну на уничтожение.
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику...
43

О принципиальном изменении позиции руководства сухопутных сил нечего и говорить, исходя из «дисциплинарного приказа»: важнейшие отрывки при ближайшем рассмотрении оказываются переработанным вариантом тех положений из проекта Мюллера, от которых отказались Леман и Варлимонт и которые теперь частью дословно опять были приняты, в том числе положение, заявленное в приказе о комиссарах. То, что ограничительное действие «дисциплинарного приказа» зависело в первую очередь от намерений адресатов в войсковом командовании, самым ясным образом показывает официальное разъяснение, которое генерал Мюллер - как генерал для особых поручений при главнокомандующем сухопутными силами и представитель Браухича в этих вопросах - 11 июня 1941 г. дал в Варшаве начальникам разведывательных отделов и членам военных трибуналов отдельных армий:
Генерал-лейтенант Мюллер после оглашения [плана «Барбаросса»] сделал вывод, что на практике правосознание и прочее должно следовать за военной необходимостью.
Требуется следующее:
Возврат к старому военному праву; наше прежнее военное право было установлено только после мировой войны89. Один из врагов должен остаться не у дел; носителей враждебной идеологии следует не сохранять, но уничтожать90. Под понятие «партизан» подпадает любое гражданское лицо, которое или само чинит помехи немецкому вермахту, или призывает к этому других (например, подстрекатель, распространитель листовок, поджигатель, а также такие деяния, как невыполнение немецких распоряжений, разрушение путей сообщения, измена и т. д.) [...] Наказание. Основное правило: немедленно, никакой отсрочки для ответных действий. В лёгких случаях и т. д. отдельные лица могут отделаться всего лишь побоями. Жестокость войны требует суровых наказаний. [...] В сомнительных случаях достаточно одного лишь подозрения в совершении преступных действий. [...]
Не следует отказываться от коллективных карательных мер посредством поджога, расстрела группы людей или целого отряда, но не нужно и упиваться кровью. Не следует применять ненужные строгости, но только те, которые требуются для безопасности войск и быстрейшего умиротворения страны. Относительно отдельных лиц решение принимает любой офицер, при коллективных карательных мерах - офицер рангом не ниже командующего батальоном. Решения о наказаниях за проступки или преступления отдельных солдат против жителей страны принимает председатель судебной инстанции, а уже судебные или дисциплинарные - следует решать в каждом конкретном случае. Противоречащие его точке зрения предписания91 - подлежат отмене92.
Здесь также, как в докладе Латмана от 19 мая ограничительное указание на необходимость поддержания дисциплины в войсках отходит на второй план по сравнению с другими точками зрения. Напротив, в целом произошло ещё большее ужесточение, когда понятие «партизан» было столь расширено, что под него подпадал любой советский гражданин, который не подчинялся безусловно немецкой власти93.
«Дисциплинарный приказ» также не устранил сомнения войсковых командиров в том, что план «Барбаросса» ставит под сомнение дисциплину в войсках, - причём сам этот аргумент мог служить формулой для принципиальных сомнений. Доку
44
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

ментально засвидетельствованы протест главнокомандующего группой армий «Центр», генерал-фельдмаршала фон Бока94, и предложение изменить приказ со стороны командующего подчинённой Боку 4-й армией генерал-фельдмаршала фон Клюге95. Оба подчёркивали его опасность для дисциплины. Когда Бок ознакомился 4 июня с «дисциплинарным приказом» плана «Барбаросса», то возмущённо писал, что приказ даёт «каждому солдату право... расстрелять каждого русского, которого он примет, - или будет утверждать, что принял, - за партизана, в лицо или в спину». Он поручил начальнику своего штаба, генералу Грейфенбергу, потребовать у Браухича изменения приказа и, наконец, после того, как это ни к чему не привело, посредством повторного личного вмешательства 7 июня добился у главнокомандующего сухопутными силами уступки, чтобы преступления солдат против советских граждан рассматривались, как подлежащие военному трибуналу; при этом «соображения дисциплины должны были играть решающую роль». Приказ, мол, именно так и понимается фон Браухичем96. Главнокомандующий сухопутными силами предоставил фон Боку свободу действий и своим замечанием, будто он понимает приказ точно также, как его хотел толковать фон Бок, по-видимому, пытался дистанцироваться от плана «Барбаросса». То, что это случилось только благодаря критике Бока, которая поставила его в неудобное положение, показывает как раз данное генералом Мюллером через четыре дня в Варшаве разъяснение, не дававшее никаких послаблений. Итак, главнокомандующий сухопутными силами был не готов своей властью предоставить уступку, которую он дал главнокомандующему группой армий «Центр», другим командующим группами армий и армий. Однако процесс вмешательства Бока показывает, каким неуверенным было руководство сухопутных сил в своей политике и чего мог добиться командир отдельного соединения, если он действовал уверенно. Сомнительным, правда, остаётся, какие практические результаты имело вмешательство фон Бока; по крайней мере три подчинённые фон Боку танковые группы, по-видимому, не исполняли соответствующие указания со стороны командования группы армий97.
3. Приказ о комиссарах
Во время процесса над военными преступниками, в мемуарах немецких генералов, а также в историографии по странному стечению обстоятельств приказу о комиссарах98 было уделено гораздо больше внимания, чем плану «Барбаросса» или ещё требующим рассмотрения приказам об обращении с советскими военнопленными, хотя последние привели к гораздо большему числу жертв. Тому есть ряд причин. В приказе о комиссарах устранение элементарнейшего положения международного права - «с военнопленными следует обращаться по человечески»99 - выступает гораздо отчетливее, чем в других приказах. Он обрекал определённую группу личного состава вражеской армии100 целиком, ещё до начала боевых действий, на уничтожение без суда и следствия. Приказ о комиссарах, незаконность которого оспаривалась во время процесса над военными преступниками в Нюрнберге и во время процесса по делу ОКВ101, стал символом вовлечения вермахта в национал-социалистскую политику уничтожения. Этот приказ оказался в центре внимания, поскольку
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику...
45

даже здесь обвиняемые и их защитники решительно отрицали вовлечение вермахта в политику уничтожения. Последовательно отрицалось как выполнение приказа, так и ответственность руководства вермахта и сухопутных сил в его разработке102. Когда Гитлер сначала устно объявил в марте 1941 г. об этом планируемом им приказе, то он сразу же натолкнулся на сильнейшее внутреннее сопротивление со стороны всех присутствовавших генералов в силу их воинских и человеческих настроений. После того как все попытки генералов из ОКХ и ОКВ помешать изданию этого приказа Гитлера потерпели крах и приказ о комиссарах был некоторое время спустя издан в письменной форме, командующие группами армий и армиями либо вовсе не довели его до своих войск, либо своей властью установили порядок обхода этого приказа. Они сделали это с полным сознанием опасности строгого наказания за открытое неподчинение приказу верховного главнокомандующего в военное время. Приказ главнокомандующего сухопутными силами о поддержании дисциплины, изданный в связи с приказом о комиссарах, имел ожидаемый успех. Он дал командующим на фронте возможность поступать согласно их пониманию. Таким образом, военные руководители добились, что приказ о комиссарах в группах армий и в армиях в целом не выполнялся.
При этом между процессом по делу главных военных преступников и процессом по делу ОКВ выявилось различие, когда на процессе по делу ОКВ ответственность за этот приказ, - не считая, конечно, Гитлера, Гиммлера и Бормана, -была теперь приписана также Йодлю и прежде всего «слабовольному фельдмаршалу» Кейтелю.
Приказ о комиссарах представляется также непосредственным следствием прежде всего речи Гитлера от 30 марта 1941 г., в которой Гитлер сказал, что «комиссары и работники ГПУ являются преступниками и с ними надлежит обращаться как с таковыми»103. Начальник отдела «L» штаба оперативного руководства вермахта Варлимонт доказывал после войны, что в штабе оперативного руководства вермахта пытались предать намерения Гитлера забвению посредством «заговора молчания»104. Достоверность этих доводов, однако, вызывает сомнение, поскольку Варлимонт применяет их также и в отношении плана «Барбаросса», где они совершенно очевидно не соответствуют истине. Тем не менее в пользу приведённых им доводов говорит тот факт, что в сохранившихся документах никаких доказательств инициативы со стороны отдела «L» не найдено. Итак, следует предположить, что решающая инициатива здесь принадлежала ОКХ, когда генерал Мюллер 6 мая направил Варлимонту в отдел «L» наряду с проектом плана «Барбаросса» проект «Директив об обращении с представителями политической власти»105. Представленный ранее довод Гальдера, будто разработка этого проекта была осуществлена по приказу Кейтеля, не соответствует истине106. Ясно, что Мюллер, даже если он и был «послушным Гитлеру» генералом, не мог действовать по собственной инициативе, но только по указанию Браухича, тем более что в проектах главнокомандующего сухопутными силами он выступает, как отдающая распоряжения инстанция. Ясно также, что после речи Гитлера от 30 марта Гальдер хотел инициировать приказ главнокомандующего сухопутными силами и ознакомился с проектами Мюллера ещё до того, как те были переданы «на согласование» Варлимонту. После доклада Мюллера и Латмана 6 мая Гальдер заметил:
46
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

а) Приказ войскам в духе последней речи фюрера перед генералами.
Во время восточной кампании войска должны вести идеологическую борьбу.
б) Вопросы судопроизводства в зоне ответственности групп армий107.
Объяснение Гальдера, будто он уже после речи Гитлера от 30 марта хотел побудить фон Браухича издать приказ, который бы помешал выполнению требований Гитлера, не убедительно108. Итак, следует предположить, что под приказом, который Гальдер хотел побудить издать главнокомандующего сухопутными силами, он имел в виду приказ о комиссарах или план «Барбаросса», а то и оба этих приказа.
Проект, который Мюллер направил 6 мая Варлимонту109, содержал в качестве проекта идеологически обоснованное вступление к плану «Барбаросса», которое в дополнение к речи Гитлера от 30 марта апеллировало прежде всего к потребности обеспечения безопасности войск:
Носители политической власти и руководители (комиссары) являются при нынешнем положении вещей страшной угрозой для безопасности войск [...], поскольку они всей своей прежней подстрекательской и разрушительной работой чётко и ясно доказали, насколько они чужды всякой европейской культуре, цивилизации, государственному устройству и порядку. Поэтому они должны быть устранены.
Офицер с помощью 2-х других офицеров или унтер-офицеров должен установить - является ли пленный комиссаром и следует ли его затем расстрелять.
Политические функции в войсках принадлежат политическим руководителям (комиссарам). Особое значение придаётся своевременному выявлению их среди пленных и уничтожению, ибо они в первую очередь могут продолжать среди пленных пропаганду110. По возможности их следует уничтожать на сборных пунктах военнопленных, самое позднее - в дулагах [пересыльных лагерях]. [...] Они не должны считаться солдатами. Постановления, касающиеся военнопленных, не должны на них распространяться...
Эвакуация в тыл взятых в плен представителей власти и комиссаров запрещается111.
В зоне ответственности сухопутных сил гражданских комиссаров следовало передавать айнзацкомандам, а войсковых комиссаров - расстреливать на месте. О проводимых расстрелах требовалось докладывать в то или иное вышестоящее учреждение, чтобы осуществлять тем самым контроль за их исполнением.
Этим решением руководство сухопутных сил показало себя готовым поручить полевым войскам ликвидацию, - в зоне ответственности армии, - целой категории политических противников, причём не только во вражеской армии, но и в администрации и партийной организации противника. Это была «задача», которая прежде решалась только полицией безопасности Гейдриха и которая по соглашению между Гейдрихом и Вагнером уже и в тыловом районе сухопутных сил была возложена на айнзацгруппы. Основанием для ликвидации должна была служить не их враждебная позиция, но лишь положение комиссаров во вражеской государственной и политической системе. Приказ о комиссарах был таким образом 3-й частью комплекса приказов, которые ставили своей целью устранение всякого оппозиционного движения, могущего угрожать немецкому господству на Востоке. Айнзацгруппы имели задание систематически уничтожать строго определённые группы
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
47

советского населения: политическую и духовную элиту противника и, - что было провозглашено целью несколько позже, - еврейство, как «биологический корень» большевизма. Цель, которую преследовал план «Барбаросса», состояла в том, чтобы «разгрузить» айнзацгруппы и поручить вермахту устранение сил, которые своим активным или пассивным сопротивлением давали о себе знать, как о врагах немецкой власти.
Приказ о комиссарах передавал, наконец, вермахту ряд полномочий айнзацгрупп, касающихся части прифронтовой зоны и соответствующей части личного состава вражеской армии. Варлимонт, как он пишет в своих воспоминаниях, был «крайне поражён» тем, что ОКХ желает издать письменный приказ такого рода, и сделал пометку в сопроводительном письме Мюллера, что остаётся, мол, решить - «нужен ли письменный приказ такого рода»112. Варлимонт трактует этот вопрос в свою пользу. Однако его можно понять и так, что Варлимонту просто не хотелось облекать в письменную, а потому доказуемую форму заведомо противозаконный приказ113.
До 12 мая фон Типпельскирх разработал для Варлимонта докладную записку114, которая смягчила предложения Мюллера только в том смысле, что гражданских комиссаров следовало расстреливать только тогда, когда они «оказывались виновными во враждебных действиях», а остальных оставлять невредимыми и по возможности ставить под контроль команд СД. Кроме того, было указано, что обращение с функционерами, «которые действуют против войск, чего и следует ожидать от радикальной части», уже определено планом «Барбаросса»115. Главное положение Варлимонт, правда, оставил: «Войсковых комиссаров следует доставлять в пересыльные лагеря и ни в коем случае не эвакуировать в тыл»116.
Варлимонт 13 мая представил эту докладную записку вместе с проектом Мюллера Кейтелю и Йодлю. Решение ещё не было принято. Йодль, который предоставил проект с примечаниями Гитлеру, сделал пометку: «нужно ещё раз представить фюреру». Одновременно он старался также найти для этого приказа убедительное -для войск! - обоснование:
Мы должны считаться с возмездием против немецких лётчиков, а потому лучше
предпринять целую акцию, чем возмездие.
Это примечание Йодля показывает, что он ясно понимал, насколько эта «акция» противоречит международному праву, что он её поддерживал и что видел в ней не ограниченную карательную меру, которая должна побудить противника к изменению своих действий, но планомерную акцию по уничтожению политической элиты противника. Ещё более важно то, что благодаря этому примечанию видно, как Йодль и, конечно, Гитлер, оценивали войсковое командование: ибо они, собственно, не ожидали с его стороны, - в том числе и со стороны руководства сухопутными силами, которое уже продемонстрировало свою готовность к сотрудничеству, - существенного сопротивления. Решающим доказательством этого является то, что Йодль, - возможно, что Кейтель или Гитлер, не суть важно, - искали не пути и средства, могущие заставить выполнять приказ, как то соответствовало бы теории тоталитаризма, но искали аргументы, чтобы представить его выполнение в качестве настоятельной необходимости. Эта ситуация показывает также, насколько неуверенно чувствовало себя национал-социалистское руководство, а также руководство вермахта, в вопросе - до какой степени можно предъявлять требования войсковому командованию.
48
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

Когда было принято окончательное решение, точно установить нельзя. Изменения, которые в итоге были приняты в тексте приказа, указывают на то, что, как и в случае с приказом о военном судопроизводстве, речь шла прежде всего о том, чтобы найти доводы, которые годились бы для устранения человеческих или правовых сомнений в войсках. Йодль лично был занят тем, чтобы найти «самые лучшие» доводы117:
В борьбе против большевизма не следует считать, что враг будет вести себя в соответствии с принципами человечности и международного права. Особенно ненавистного, жестокого и бесчеловечного отношения с нашими пленными следует ожидать от политических комиссаров всех видов. Поэтому следует сразу и во всём объёме карать тех лиц, которые известны как носители и инициаторы этих известных азиатско-варварских методов, то есть политических комиссаров. Они представляют также ещё большую угрозу для безопасности наших войск и препятствуют умиротворению завоёванных областей. Поэтому они должны быть устранены.
23 мая, вероятно, фон Типпельскирх представил основанный на предыдущем новый проект118. Этот проект был ещё раз переработан и, наконец, 6 июня направлен Варлимонтом в ОКХ и ОКЛ для препровождения в войска119.
В окончательном варианте аргументы Йодля были стилистически переработаны и включены в преамбулу:
В борьбе против большевизма не следует считать, что враг будет вести себя в соответствии с принципами человечности и международного права. Особенно ненавистного, жестокого и бесчеловечного отношения с нашими пленными следует ожидать от политических комиссаров всех видов, как главных инициаторов сопротивления. Войска должны сознавать, что:
1. В этой борьбе жалость и предупредительность к этим элементам согласно нормам международного права бессмысленны. Они представляют собой угрозу для самой безопасности и быстрого умиротворения завоёванных территорий.
2. Инициаторами варварских азиатских методов борьбы являются политические комиссары. Поэтому против них тут же и не откладывая следует принимать самые строгие меры. Так, если они будут схвачены во время борьбы или при сопротивлении, их следует принципиально быстро уничтожать при помощи оружия120.
Деловые распоряжения по сравнению с предыдущим проектом были ужесточены в некоторых пунктах:
- Теперь следовало расстреливать гражданских комиссаров «всякого ранга и звания», «даже если они были только заподозрены в сопротивлении, саботаже или подстрекательстве».
- Контроль за ведущими себя лояльно гражданскими комиссарами должно осуществлять СД.
- Войсковых комиссаров следовало принципиально «быстро, то есть ещё на самом поле битвы выявлять [... и] уничтожать, причём не только на сборных пунктах военнопленных, но и с помощью тех самых войск, которые их захватили.
- При обращении с гражданскими комиссарами добавилось ещё приглашение к полному произволу, так как при решении вопроса - «виновен или не виновен» -
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
49
5165

принципиальное значение придавалось личному впечатлению об убеждениях и позиции комиссара, чем, возможно, не особенно убедительным фактам.
Авторитетным лицам в ОКВ противоправность приказа была ясна с самого начала. Если здесь, в этом изложении Варлимонт и стоит на первом плане, то это не значит, что ему следует приписывать высшую степень ответственности за возникновении приказа о комиссарах. Ответственность в первую очередь ложится на Кейтеля и Йодля в ОКВ и на фон Браухича и Гальдера в ОКХ. Решение было намечено ещё за неделю до речи Гитлера от 30 марта, когда Кейтель и Йодль 3 марта, а Гальдер и Вагнер 17 марта беспрекословно приняли требования Гитлера, и окончательно принято, когда фон Браухич подписал достигнутое между Вагнером и Гейдрихом соглашение, которое передавало полевым войскам «ведение борьбы с антигосударственными и антиимперскими соединениями, входившими в состав вооружённых сил противника». Однако Варлимонт, равно как Леман в правовом отделе вермахта или Мюллер и Латман в ОКХ, был не просто исполнительным органом121. Все они старались так сформулировать приказ, чтобы войсковые командиры сочли его выполнение необходимым и чтобы у них не осталось места для умышленного непонимания. Они представили своим тогдашним начальникам оценки и соображения и тем самым оказали существенное содействие принятию решения.
Приказ о комиссарах 8 июня был разослан верховным командованием сухопутных сил в группы армий, армии и танковые группы, предназначенные для ведения войны на Востоке, после того, как его огласил 19 мая старший советник военной юстиции Латман122. В соответствии с характером приказа был установлен необычайно строгий порядок сохранения его в тайне: письменные экземпляры поступали только в штабы армий и выше, а на более низком уровне он распространялся лишь устно. Сопроводительная записка фон Браухича не устанавливала никаких существенных ограничений123:
Предпосылкой для принятия мер против политического [то есть гражданского] комиссара следует считать тот факт, что он своим особо заметным действием или поведением выступает или намеревается выступить против германского вермахта. [...]
Уничтожать политических комиссаров силами войск необходимо после их изоляции, вне зоны боевых действий, незаметно, по приказу офицера.
Первый абзац давал войсковым командирам относительную свободу принятия решения относительно того, как поступать с гражданскими комиссарами124. Второй абзац формально шёл навстречу требованиям войсковых командиров о предотвращении подрыва дисциплины: расстрелы можно проводить только «по порядку» и «дисциплинированно»125. Проведением «незаметного уничтожения вне зоны боевых действий своих войск» стремились избежать гласности казней и вытекающих из этого неблагоприятных политических последствий, а также контролируемого одичания армии. Кроме того, имело место стремление создать видимость чистоты мундира. Однако после всего сказанного вовлечение вермахта в национал-социалистскую политику уничтожения стало необратимым. Приказам был дан ход, и их стали выполнять126.
50
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

4. «Директивы о поведении войск в России»
В качестве последнего приказа в этой связи следует упомянуть «Директивы о поведении войск в России»127. Об их появлении ничего точно не известно, но и они, видимо, были разработаны в отделе «L» штаба оперативного руководства вермахта до 23 мая128. Эти «директивы» в первых 2-х разделах представляют собой дополнение к плану «Барбаросса» и к приказу о комиссарах. Они должны были наставлять войска в том, как следует исполнять эти приказы:
I. 1. Большевизм является смертельным врагом национал-социалистского немецкого народа. Борьба Германии направлена против этого разлагающего мировоззрения и его носителей.
2. Эта борьба требует беспощадных и энергичных мер против большевистских подстрекателей, партизан, саботажников, евреев и устранения без остатка всякого активного и пассивного сопротивления. И. 3. По отношению к личному составу Красной Армии, в том числе военнопленным, требуется крайняя сдержанность и высочайшая бдительность, так как есть основания рассчитывать на коварные методы борьбы. Особенно непроницаемыми, не поддающимися расчёту, коварными и бесчувственными являются азиатские солдаты Красной Армии.
Здесь ОКВ и ОКХ также, - как всегда с готовностью, - встали «на почву национал-социалистского мировоззрения» и создали обстановку «понимания» в отношении «работы» айнзацгрупп. Наиболее ясно это проявилось в том, что евреи здесь впервые в приказе вермахта с такой чёткостью объявлялись преступниками только из-за своей расовой принадлежности. В этом положении «директивы» сделали шаг ещё дальше, чем другие названные приказы.
5. Причины вовлечения вермахта в политику уничтожения
Когда читаешь план «Барбаросса» или приказ о комиссарах, то сразу же возникает вопрос, как руководство вермахта и сухопутных сил дошли до того, чтобы разработать такого рода приказ и ввести его в действие. При всей готовности к «военной жестокости» и пренебрежении «нормами гуманности» полное игнорирование принципов международного права всё же никогда не входило в традиции немецкой армии.
Распространённый тезис о том, будто эти приказы были навязаны Гитлером военному руководству вопреки его явному или тайному сопротивлению129, включает предпосылку, что возможности для переговоров ответственных лиц в ОКВ и ОКХ весной 1941 года были, якобы, настолько ограничены, что попытки добиться отмены этих приказов были заранее обречены на неудачу. В действительности руководство вермахта и сухопутных сил благодаря своему отношению к национал-социалистской программе уничтожения в Польше осенью 1939 г. сознательно согласилось и с дальнейшей политикой национал-социалистского руководства, хотя настоятельной необходимости в дальнейшей интеграции не было. Наряду с уже
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
5*
51

упомянутым соглашением между Гейдрихом и Вагнером осенью 1939 г., которое урегулировало деятельность айнзацгрупп СС в Польше, существовал и другой прецедент. Совершённые айнзацгруппами и другими соединениями СС убийства рассматривались тогда войсковыми командирами, которые не были информированы о «задачах» айнзацгрупп, как единичные зверства. Некоторые командиры добились предания отдельных преступников военному трибуналу. В ответ на это 4 октября вышел тайный приказ Гитлера о помиловании, согласно которому преследованию не подлежали преступления, совершённые «из ожесточения, вызванного учинёнными поляками зверствами». А 7 октября 1939 г. Браухич издал директивы, согласно которым из амнистии исключались только те преступления, которые были совершены «преимущественно из корысти (напр. грабежи...) или эгоизма (при нарушении дисциплины)»130.
По плану «Барбаросса» эта амнистия на том же основании распространялась на политически или якобы политически мотивированные преступления. В ОКХ такое урегулирование очевидно сочли нежелательным в сравнении с соответствующей формулой, включённой в проект Мюллера131. Наиболее весомым было в первую очередь намерение упредить возможные требования политического руководства, предоставить доказательства политической лояльности и этим упрочить своё собственное положение в национал-социалистском государстве вопреки конкурирующим группам - СС132 и руководству вермахта133.
Эти прецеденты важны, но вывод о том, будто непосредственное вовлечение вермахта в политику уничтожения весной 1941 года было всего лишь очередной уступкой руководства сухопутных сил, сделанной под давлением национал-социалистского руководства и добровольно преданных ему генералов Кейтеля и Йодля, игравших ведущую роль в ОКВ, был бы слишком односторонним. Уже в 1939 г. позиция военного руководства ни в коем случае не была только пассивно-оборонительной в вопросе о действиях в Польше. В ОКВ эту политику по-видимому с самого начала поддерживали Кейтель и Йодль. Браухич также без особых возражений согласился с тем, чтобы СС в зоне ответственности сухопутных сил была предоставлена возможность «народного землеустройства», а его собственные права были существенно урезаны134. Руководство сухопутных сил с самого начала пошло на то, чтобы в качестве альтернатив были названы не политика на уничтожение или оккупационная политика с соблюдением международных норм, но либо участие вермахта в истреблении, либо устранение его от этого. Итак, указанный выше вопрос следует ставить не так: «Какие возможности для переговоров ещё оставались у руководства сухопутных сил весной 1941 года?», но: «В какой мере руководство сухопутных сил было готово прекратить дальнейшее сопротивление и какими соображениями оно при этом руководствовалось?». Правильность этого вопроса подтвердится, если рассмотреть позицию Браухича, а также Гальдера в период до весны 1940 года.
На рубеже 1939-1940 гг. руководство сухопутных сил получило возможность, опираясь на возмущение, которое царило в войсковом командовании из-за обстановки в Польше135, бороться за изменение польской политики и тем самым за расширение в значительной мере своих ограниченных возможностей. Однако вместо того чтобы воспользоваться этим шансом, главнокомандующий сухопутными силами постарался, «лавируя между опасностью высочайшей немилости, с одной сто
52
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

роны, и протестами подчинённых ему командиров, с другой»136, успокоить возмущение. Он не только избежал конфликта с Гиммлером, на котором в первую очередь лежала ответственность за убийства в Польше, хоть и имел, - даже по меркам Гиммлера, - на своей стороне отличные аргументы, но и дал Гиммлеру возможность в речи перед важнейшими военачальниками137 привлечь их к «пониманию» политики уничтожения и «будущих задач» на Востоке. Этим он дезавуировал тех военачальников, которые выступали против политики убийств и дал понять, что подобные настроения не найдут поддержки в руководстве сухопутных сил. Позицию Браухича нельзя объяснить его неоднократно цитированной боязнью столкновения с Гитлером. Речь Гиммлера, посредством которой главнокомандующий сухопутными силами сделал важнейший шаг навстречу СС, - не потребовав ответной услуги! - и существенно сузил свои возможности, состоялась по собственной инициативе Браухича. При этом Браухич заботился не о том, чтобы посредством тактической уступки предоставить армии самостоятельность, но о привлечении тех войсковых командиров, которые выступали против польской политики: «дать высшим офицерам возможность рассмотреть дело также с точки зрения Гиммлера»138.
Однако это дело интересно и с другой точки зрения. После того как фон Браухич дал знать о своём намерении пригласить Гиммлера выступить с лекцией139, Гиммлер притворился оскорблённым критикой со стороны войсковых командиров и заставил себя просить. И, хотя Браухич имел со своей стороны достаточно поводов к жалобам, он согласился выступить в роли просителя. Однако и в последующем Гиммлер не раз давал ему понять, что он не желает забывать оскорбление. Только в конце июля 1941 г. он решил, что «восточные события прошлых лет должны быть окончательно забыты»140. Ввиду того обстоятельства, что он не сделал фон Браухичу в польской политике никакой уступки и что руководство сухопутных сил для похода на Восток согласилось на такое расширение властных полномочий СС, какое в 1939 г. казалось ещё немыслимым, эта «уступка» Гиммлера выразительно подчеркнула победу, которую он одержал над соперниками в ОКХ.
На примере начальника генерального штаба Франца Гальдера141 ещё убедительнее, чем в случае с фон Браухичем видно, что тезис, будто позиция руководства сухопутных сил была принята только под давлением национал-социалистского руководства, не соответствует истине, ибо о его мотивах дают содержательную картину дневники Гроскурта. Исходя из них, можно найти исчерпывающее объяснение действиям руководства сухопутных сил относительно требуемого Гитлером идеологического ведения войны.
Гальдер, который с начала сентября 1939 г. был хорошо информирован о запланированных акциях уничтожения и их выполнении, как и фон Браухич отказался воспользоваться возмущениями по поводу убийств в Польше как поводом добиться изменения польской политики. По словам начальника отдела для особых поручений в ОКХ, майора генерального штаба Хельмута Гроскурта, одного из активистов военной оппозиции, Гальдер 13 января 1940 г. обосновал свою позицию следующим образом142:
Он подтверждает необходимость борьбы с Англией, к которой мы были вынуждены и которая всё равно неминуема. Он видит ряд крупных возможностей для успеха. После успеха армия станет столь сильной, что сможет одержать верх сама
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
53

по себе. Однако что происходит при заедании он не говорит чётко. В СС он не видит серьёзной угрозы. Мол, каждый человек в армии тут же будет стрелять в них и попадать. [...] Он не видит оснований для бунта, ибо войска ещё верят в фюрера. [...] Он осуждает всех людей, которые думают о путче, но не едины во мнении, борются друг с другом и, являясь по большей части всего лишь реакционерами, хотят повернуть вспять колесо истории. [...] Он неоднократно подчёркивал, что всё ещё продолжается революция и ничего нельзя уступить из священных для нас традиций143. Затем следует благожелательное наставление о нецелесообразности моей поездки на Запад. Не нужно загружать фронт ненужными проблемами. Первый мотив Гальдер ещё более чётко назвал в начале декабря в разговоре с
начальником управления военной экономики и вооружения в ОКВ, генералом
Томасом:
Нужно дать Гитлеру ещё этот последний шанс освободить немецкий народ из рабских оков английского капитала144.
Итак, следует заключить, что Гальдер разделял эту внешнеполитическую цель Гитлера и потому заранее примирился с нарушением нейтралитета Бельгии и Нидерландов. Во внутриполитической сфере также заметно было определённое сходство: возврат к «реакционным» отношениям до 1933 г. - то ли к империи, то ли к «системному времени» - не стоял для Гальдера на повестке дня. Внутренняя структура национал-социалистского государства, созданная в результате «революции» 1933 г., - ещё не законченная в полной мере, - в принципе его устраивала. Это, конечно, не относится к «недостаткам»: СС, безусловно, следовало устранить, равно как и пороки партийной системы, - представления, поразительно напоминавшие воззрения Бека в 1938 г.: «за фюрера145, но против СС и власти партийных бонз»14*. Принципиальное расхождение между Гальдером и группой Бека, Остера и Хасселя проявилось в оценке убийств в Польше. В то время, как последние видели в них решающее доказательство того, что теперь пришла пора действовать, для Гальдера события в Польше были некрасивым, но лишь побочным явлением всё ещё продолжавшейся «национальной революции». Недовольство не должно было подвергнуть опасности достижение поставленных в ходе войны целей и установление немецкой гегемонии на континенте вместе с инкорпорацией Польши; войска и дальше должны были сплочённо противостоять внешним врагам. Поэтому Гальдер и дальше стремился замалчивать инциденты в Польше. Даже после ознакомления с известной докладной запиской главнокомандующего группой армий «Восток», генерал-полковника Бласковица, и сообщением военного коменданта в Кракове, генерала Улекса, а также «уничтожающим докладом» специально откомандированного от ОКХ для расследования положения вещей офицера Гальдер заявил 13 февраля 1940 г. адмиралу Канарису, что «события в Польше позже забудутся, да и вообще они вовсе не так уж и плохи»147. Крупная военная победа, предстоящая по мысли Гальдера, имела для него решающее значение148. Ибо после неё положение Германии в Европе станет неоспоримым, а заодно и положение армии, которая главным образом и завоевала эту победу. Упрочившееся благодаря этому положение армии позволит консолидировать достигнутое как на внешней арене, так и внутри страны. А затем уже настанет время свести счёты с партией и СС; но до этого времени ни в коем случае нельзя ставить под сомнение положение армии
54
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

посредством «капповского путча», то есть путча без всякой надежды на успех149. Точно так же положение армии в национал-социалистском государстве не могло умалиться из-за того, что руководство сухопутных сил показало себя «идеологически ненадежным» и его обошли другие структуры. Уже поэтому руководство сухопутных сил было не готово оказать решительное сопротивление требуемым от него акциям уничтожения.
Политика руководства сухопутных сил проявила себя как продолжение описанной Клаусом-Юргенрм Мюллером «институционально-охранительной политики»150 согласно изменившимся условиям. Дальнейшее исключение Гитлером в 1937-1938 гг.151 консервативных союзников по 1933 г. и противоречия по поводу объявления войны и похода на Запад, а также связанное с ними растущее недовольство социальной политикой со стороны старой элиты сделали явным «консервативное непонимание» и настолько сузили общественную опору, что для некоторых представителей руководства сухопутными силами на первый план всё отчётливее выступала необходимость корректировки системы152. Речь теперь шла о том, чтобы выждать удобный момент, а до тех пор укреплять собственную позицию и расширять её где только можно - чтобы благодаря этому «переплюнуть» соперников (Клаус-Юрген Мюллер). После блестящих военных побед между весной 1940 и поздней осенью 1941 гг. и связанным с ними новым сближением между Гитлером и генералитетом вопрос о перевороте, правда, отошёл на задний план и снова ожил только после Сталинграда.
Очевидно, что в основе «институционально-охранительной политики», как и в основе её нового варианта лежала грубейшая ошибка153. Даже если исходить из ошибочного предположения, будто сплочённое групповое согласие в духе руководства сухопутных сил ещё существовало в армии, то эта политика предполагала, что армия в целом осуществит интеграцию в национал-социалистскую идеологию точно в том же масштабе, в каком это совершило руководство сухопутных сил. Это означало, что нужно было узнать и в армии, где это приспособление было тактикой, а где происходило от безграничного убеждения - что таким образом и армия принимала условия, которые ставили перед собой возглавлявшие армию офицеры, хоть и с индивидуальными различиями. Уже последние предвоенные годы показали, что было невозможно
сохранить сплоченными собственные ряды, и тем самым сберечь силу духовной и структурной однородности, тем более что эта однородность уже стала разрушаться в важнейших своих элементах154.
Процесс распада группового согласия в армии, - который и так протекал быстрыми темпами из-за раздувания офицерского корпуса в рамках развития власти вермахта, прежде всего по причине принятия руководителей полиции и CA, -подвергся дальнейшему ускорению с началом втягивания вермахта в национал-социалистской политику уничтожения во время польской компании. Отказ руководства сухопутных сил поддержать тех войсковых командиров, которые как раз ссылались на это групповое согласие и протестовали против убийств в Польше, знаменовал собой чрезвычайно важный этап. Войсковые командиры, которые хотели и впредь выступать против программы «народного землеустройства», - это, очевидно, касается лишь небольшой части генералитета, - знали теперь, что могут
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
55

делать это лишь под собственную ответственность и не найдут при этом поддержки в руководстве сухопутных сил.
Полудобровольное втягивание руководства сухопутных сил в политику истребления в Польше не мешало к тому же возвышению соперничавших с ними СС. Не только соединение «Мёртвая Голова» и полицейские войска, которые были инструментами этой политики, но и «ваффен-СС», которые в качестве полноценных войск представляли собой образец для «политических солдат» и были таким образом конкурентами действующей армии, повысили темпы своей экспансии. Роль, которую ОКВ и ОКХ уступили теперь СС в войне на Востоке, способствовала ускорению этого процесса.
В расчётах руководства сухопутных сил это, конечно, не было предусмотрено именно так. Восточная кампания должна была привести к ещё более впечатляющей молниеносной победе, чем предыдущие кампании155. Тем самым следовало переоценить силу армии, которая была в состоянии произвести внутри себя реформы, считавшиеся необходимыми156. До этого момента верили, что, демонстрируя идеологическую лояльность, смогут тем самым если не расширить, то укрепить собственную позицию. Проекты Мюллера относительно плана «Барбаросса» и приказа о комиссарах являются тому чёткими примерами, - при этом возникает вопрос, насколько руководство сухопутных сил считало необходимыми подобные приказы в связи с особым характером этой кампании157. Меры по уничтожению, предусмотренные для войны на Востоке, очевидно, рассматривались как грязная работа, которую приходилось брать на себя ради собственного будущего.
Возникли ли такие расчёты у руководства сухопутных сил, сомнительно по уже названным причинам, - несмотря даже на то, сыграл ли бы Советский Союз ту роль, которая была ему отведена планировщиками из ОКВ и ОКХ. Намерение доказать значимость собственной позиции в национал-социалистском государстве путём добровольного сотрудничества при планировании «политического» ведения войны на Востоке также заметно по позиции руководства вермахта. Осуществлённая по ряду положений радикализация проектов ОКХ в штабе оперативного руководства вермахта не в последнюю очередь соответствовала намерению штаба перещеголять тем самым своих соперников в ОКХ и выглядеть «более решительными» национал-социалистами. Это проявилось, к примеру, в том, что приказ о комиссарах, который согласно проекту ОКХ должен был отдать главнокомандующий сухопутными силами, был отдан ОКВ от своего имени. В случае с планом «Барбаросса» ОКВ опять аналогичным образом выступило против фон Браухича, который сам хотел отдать этот приказ158.
Профильные баталии между отдельными ведомствами, как то между руководствами вермахта и сухопутных сил или между руководством сухопутных сил и СС, - достаточно и 2-х примеров, - оказались таким образом очень важным фактором для радикализации ведения войны159. Для всех участников речь шла о том, чтобы обеспечить себе лучшую исходную позицию в борьбе за то, кто будет играть решающую роль при образовании грядущей «Великой Германской Империи».
То, что руководство сухопутных сил в 1941 г. было готово к существенно большим уступкам, чем в 1939 г., не в последнюю очередь зависело от значительного изменения перспектив на будущее в промежутке между этими годами. То, что
56
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

Гитлер предусмотрел в 1937 г. на период с 1943 до 1945 гг. - создание стратегических предпосылок для решения «проблемы жизненного пространства» - было достигнуто уже летом 1940 г. Впечатляющая молниеносная победа над Францией доказала ошибочность точки зрения тех скептиков, которые в 1939 г. предостерегали от наступления на Западе: не только тогдашнего начальника генерального штаба Бека, доверенные лица которого - адмирал Канарис, Остер и Гроскурт -решительнее всех выступали за государственный переворот, но и фон Браухича и Гальдера160, а также большинства командующих группами армий и армиями161. Если они и так уже находились в заведомо психологически проигрышном положении по отношению к Гитлеру162, то успехи в Югославии, Греции и Северной Африке весной 1941 г., казалось, ещё раз убедительно доказали правильность гитлеровских прогнозов и непобедимость немецкого вермахта. Будущие перспективы на рубеже 1939/1940 гг. для большей части генералитета были отмечены неуверенностью и не исключали возможности нового немецкого поражения. Теперь же казалось, что будущее в любом случае принадлежит Германии. Континентальная Европа под немецкой гегемонией, немецкая колониальная империя на Востоке, новые немецкие победы, возможность сделать карьеру в доблестной армии - таковы были реальные перспективы в 1940/1941 гг., а не капитуляция Германии в 1945 г.163 После неожиданно быстрой победы над Францией ожидалась такая же быстрая победа над Советским Союзом, который считался с военной точки зрения более слабым противником, чем Франция, - в этом у немецкого военного руководства не было никаких сомнений. «Компьеньский поворот» показал также генералам, которые в 1939 г. выступали против польской политики, что будущее, кажется, на стороне национал-социалистского руководства, и по крайней мере некоторые из них стремились теперь доказать свою верность линии партии. В качестве примера этому следует назвать генерал-полковника Кюхлера; так, во время польской кампании Кюхлер, тогда генерал артиллерии и командующий 3-й армией, потребовал от ОКХ использовать в другом месте приданные ему части СС из-за учинённых ими убийств евреев, заявив, что они, мол, являются «позором для армии»164. Однако уже в августе 1940 г. он, став, между тем, генерал-полковником и командующим 18-й армией, отдал приказ, который образцово демонстрирует приспособляемость к изменившимся условиям165:
Я прошу [...] действовать так, чтобы каждый солдат армии, особенно офицер, воздерживался от критики проводимой в генерал-губернаторстве народной борьбы, например, по поводу обращения с польскими меньшинствами, евреями и церковными деятелями. Народная борьба, уже столетиями бушующая на восточной границе, требует для окончательного народного решения одноразовых, строго проводимых мер. Определённым соединениям партии и государства поручено проведение этой народной борьбы. Поэтому солдат должен держаться в стороне от этих заданий, возложенных на другие соединения. Ему запрещается вмешиваться в эти задания со своей критикой.
Тезис о важности «институционально-охранительной политики» для вовлечения вермахта в национал-социалистскую политику, связанный с указанием на последствия межведомственной борьбы, предлагает вполне убедительное объяснение политики руководства вермахта и сухопутных сил. Это объяснение недостаточно
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
57
4 165

само по себе, так как иначе возникло бы впечатление, - ложное! - будто руководство вермахта и сухопутных сил принципиально и решительно отказалось от целей национал-социалистского руководства, и их политику в сущности следует объяснять лишь тактическим отступлением перед требованиями национал-социалистского руководства. Тем самым полностью игнорировался бы действительный масштаб идеологической идентичности интересов политического руководства, военной правящей верхушки и войскового командования. Однако качественный скачок, который начался соучастием (в преступлениях) в случае с Польшей и завершился совместной виной в случае с Советским Союзом, можно понять только в том случае, если принять к сведению также идеологическое совпадение, которое в борьбе с Советским Союзом было несравнимо больше, чем в борьбе с Польшей.
Это идеологическое совпадение включало в себя ряд компонентов. В связи с упомянутым изменением будущих перспектив нужно помнить о том, что генералитету цель захвата восточных территорий была близка с самого начала166. При этом не следует считать, будто генералитет был склонен к гитлеровским планам уже в 1933 г. Его высказывания по этому поводу представляли собой грубый набросок, в который могли войти различные цели. Устранение «коридора», обретение вновь Верхней Силезии, присоединение других польских областей, аннексия прибалтийских государств, создание немецкой продовольственной базы на Украине, приобретение территорий для поселения в лучших областях СССР: аннексионные цели немецких политиков первой мировой войны, желания пересмотреть её итоги в Веймарскую эпоху167, территории для поселений фанатиков «крови и земли» - всё было поднято в этом наброске. Как раз неопределённость целей способствовала в итоге интеграции генералитета168, причём масштаб военных успехов повышал готовность стремиться ко всё более далеко идущим целям. То, что даже в 1941 г. планы Гитлера еще не были признаны правильными или, что они были переформулированы более правильно в соответствии с собственными «консервативными» целями и предполагаемым в будущем более сильным влиянием руководства сухопутных сил, ясно из цитированного уже приказа Гальдера от 3 апреля 1941г. об осуществлении немецкого господства в Советском Союзе.
Однако если допускают, что в 1941 г. подавляющая часть генералитета приветствовала цель создания Германской Восточной Империи или воспринимала её только как уже установившуюся данность, - и это можно сделать на мой взгляд169, - то отсюда следует, что для обеспечения этой формы господства нужно было устранить и политические правящие элиты. В каком масштабе это признавалось необходимым, и какие оговорки делались при этом в отношении проведения - не имеет большого значения. Принципиальное решение о том, что «на Востоке ... жестокость будет милосердием для будущего»170, следовало принять в силу необходимости171.
Это было тем легче, что объединяющие факторы - «жизненное пространство» и «собственное будущее», - которые уже сыграли свою роль в случае с Польшей, в случае с Советским Союзом были усилены с помощью несравненно более сильного фактора - «антибольшевизма». В отличие от польского государства советское было в первую очередь не национальным, но социальным врагом. Привлекательность концепции Гитлера для войны на Востоке в самой решающей части заклю-
58
К.Штрайт. «Они нам не товарищи..

чалось в том, что он, выбрав объектом агрессии «еврейский большевизм», объявил единым врагом те вражеские группы, борьба с которыми с конца эпохи Бисмарка служила в немецкой внутренней политике объединяющим мотивом, - евреев и социалистов172. Уравняв понятия «евреи» и «большевики», можно было побудить, по крайней мере к пассивному участию в истреблении евреев, даже те группы, которые обычно были чужды «вульгарному» антисемитизму Штрейхера. Если принятие «народного землеустройства» и его настойчивая защита со стороны военачальников были возможны уже в случае с Польшей, - которую в офицерском корпусе явно считали европейским культурным государством, в отличие от Советского Союза, - то сколько препятствий устранялось, когда речь шла о борьбе с «заклятым врагом» рейха и всякого буржуазного строя,
большевизмом и международным еврейством, разлагающее влияние которого мы достаточно ощутили на теле собственного народа173.
Готовность игнорировать нормы закона в отношении социал-демократов и коммунистов руководство рейхсвера проявляло с самого начала национал-социалистской эпохи. Уже в феврале 1933 г. возглавлявший тогда министерство рейхсвера полковник фон Рейхенау, передавая дела своему преемнику в должности министра фон Бломбергу, распорядился:
Гниль в государстве должна быть уничтожена, а это возможно только с помощью террора. Партия примет решительные меры против марксизма. Задача вермахта: винтовку к ноге. Никакой поддержки, если преследуемые будут искать убежища в армии174.
От такого заявления тогда, возможно, ещё считавшегося слишком радикальным офицера до приказа о комиссарах и введения отбора расово и политически «нежелательных лиц» в лагерях для военнопленных, по крайней мере для части военного руководства, был всего один шаг. Мнение о том, что, мол, коммунисты, а также социал-демократы уже сами по себе являются заслуживающими смерти преступниками, было широко распространено в кругах рейхсвера, среди правой буржуазии и в высших кругах общества. Так, когда руководство рейхсвера оказало важную охранную помощь при ликвидации руководства CA в 1934 г.175, то сделало это также потому, что увидело шанс устранить не только грозного конкурента, но и, прежде всего, «большевистский элемент» в национал-социалистском движении176. Эта позиция не ограничивалась периодом консолидации режима против мнимых опасностей слева, целью была ликвидация левых движений вообще. Этому соответствовало то, что в мае 1936 г. согласно отданному по инициативе фон Бломберга приказу Кейтеля о политически ненадёжных солдатах при их увольнении следовало докладывать в гестапо177. Когда в сентябре 1938 г. вермахт вступил в Судетскую область, тайная полевая полиция вермахта (ГФП) спорила с айнзацгруппами СД по поводу того, кто отвечает за «устранение немецких коммунистов в судетско-немецкой области»178.
Как далеко зашла готовность руководства вермахта и сухопутных сил к активному сотрудничеству в «борьбе с противником» уже в 1940 г., показывает тайный приказ, который был разослан в армии при их вступлении во Францию:
Пленные немцы рейха (в том числе присоединённых к рейху территорий) и чешские граждане, поскольку они считаются гражданами германского рейха, после уста-
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику.. 4*
59

новления их личности подлежат расстрелу, так как речь идет об эмигрантах. Приведение приговора в исполнение должно осуществляться в пунктах сбора пленных179. Под «эмигрантами» понимались в первую очередь левые противники режима, но в любом случае политические противники. Это был также первый раз, когда части действующей армии, - не тайная военная полиция, - должны были взяться за ликвидацию политических противников. Таким образом этот приказ следует с полным основанием считать предшественником приказа о комиссарах.
План «Барбаросса» и приказ о комиссарах оказываются таким образом, - конечно не обязательно, - результатом развития вермахта в национал-социалистском государстве. Болезненный страх перед большевиками, который офицерский корпус разделял вместе со средними и высшими слоями, и который сыграл решающую роль в заключении союза между консерваторами и национал-социализмом в 1933 г., привёл теперь руководство вермахта и сухопутных сил к своему конечному результату.
Анализ причин и развития этого болезненного страха перед большевиками и стереотипа, сложившегося в отношении Советского Союза - тема отдельной работы. Если попытаться дать примерную оценку причин, то сначала следовало бы назвать советскую Октябрьскую революцию, о которой, конечно, в основном было известно из публикаций консервативной и народной прессы. Более конкретным было переживание революционных боёв сразу после первой мировой войны, которые большая часть молодых тогда офицеров, - а это были те, которые заняли в 1939 г. командные и штабные должности180, - пережила в качестве бойцов добровольческих войск. Как раз добровольческие бои, - прежде всего в Прибалтике, но также и в Германии, - оказались во многом примером для войны на Востоке. Тогда возникли не только «политические солдаты»; истребление большевизма, - путём более или менее бессистемной ликвидации всех схваченных коммунистов, в том числе тех, кого только считали коммунистами, - и установление немецкого господства на Востоке также содержалось в программе добровольческого корпуса181. Такие события, как коллективизация советского сельского хозяйства с её варварскими последствиями и сталинские «чистки» 30-х годов, - особенно их пропагандистская обработка в национал-социалистской прессе и литературе, - также оказали большое содействие закреплению маниакального образа кровавого красного комиссара.
«Комиссары русских хорошо известны; их следует быстро выводить из строя», -заявил офицер абвера181" разведотдела участкового штаба «Восточная Пруссия» (группа армий «Север») 16 июня 1941 г. на совещании с начальниками разведывательных отделов и директорами тайной полевой полиции вермахта тылового района группы армий «Север» в Эльбинге182. Комиссары, конечно, были «хорошо известны» почти только из национал-социалистской прессы и мемуарной литературы добровольцев. Весьма показательно то, что в сохранившихся документах ведомств, которые участвовали в разработке приказа о комиссарах, не сохранилось ни одной заметки, по которой можно было бы сделать вывод, что старались получить достоверный портрет комиссара183. Военное руководство, конечно, было точно также не заинтересовано в этом, как и политическое. Даже если представления руководства сухопутных сил по поводу формы немецкого господства на Востоке и отличались от представлений национал-социалистского руководства в отдельных
60
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

деталях, то по крайней мере в одной цели они были единодушны: результаты революции 1917 г. следовало полностью устранить, а советский коммунизм - уничтожить184. Как национал-социалистское руководство, так и руководство сухопутных сил и вермахта считали устранение войсковых и гражданских комиссаров безусловно необходимым, ибо те без обиняков считались воплощением всего злого в коммунизме185. Боялись, что именно они организуют сопротивление против немецкого господства на Востоке и, - что, возможно, ещё хуже, - агитацию среди немецкого населения, создав тем самым угрозу «народному фронту» и окончательный крах общественного «статус кво»186, - катастрофа ноября 1918 г. была ещё слишком свежа. «Преступные приказы» ни в коем случае не взывали, как рассуждает Мессер-шмидт по поводу плана «Барбаросса», к низменным инстинктам187. Гораздо важнее было то, что они требовали особой самоотверженности и готовности к жертвам, подобно речи Гитлера от 30 марта, которая сделала возможной жертву во имя собственного народа при отбрасывании собственных сомнений, которая признавала «суровость по отношению к себе» добродетелью, если эта «суровость» помогала преодолеть решающие моральные сомнения. Такой самоотверженности и готовности к жертвам уже была присуща возможность злоупотребления, а значит и вовлечения в национал-социалистскую политику уничтожения.
6. Значение этого комплекса приказов
Значение этих приказов было совершенно ясно понято уже некоторыми современниками. Ульрих фон Хассель чётко сформулировал их, когда 16 июня 1941 г. - за неделю до вторжения - записал, что во время повторной беседы с Попицем, Гёр-делером, Беком и Остером снова обсуждался вопрос:
не достаточно ли дошедших ныне до военачальников, но пока ещё не отданных приказов относительно грубого, не контролируемого более образа действий войск против большевизма при вторжении в Россию, чтобы открыть военному руководству глаза о духе режима, за который они сражаются. Но пришли к выводу, что и в этом случае надеяться не на что. Браухич и Гальдер уже поддались на уловку Гитлера переложить на армию вину за массовые убийства, которая до сих пор целиком лежала только на плечах СС. Взяв на себя ответственность, они путём ряда ничуть не отличающихся друг от друга, но кажущихся блестящими доводов (о необходимости поддержания дисциплины и т. д.) вовлекли в это дело себя и других. - Безнадёжные фельдфебели!188.
Приговор Хасселя очень чётко показывает, какая пропасть отделяла в это время его и группу Бека от Гальдера. При этом следует заметить, что фон Хассель и группа Бека были такими же непримиримыми противниками коммунизма, как и военное руководство, но в отличии от последнего считали себя не готовыми использовать в этой борьбе любые средства.
После отдачи приказа о комиссарах и прочих приказов этой группы стало уже практически ясно, что их придётся исполнять и дальше. С утверждением Варли-монта, будто отданная им редакция приказа оставляла ещё командирам на фронте достаточную свободу действий189, нельзя согласиться. Пожалуй, можно было бы
III. Вовлечение вермахта в нац.-соц. политику..
61

уклониться от его выполнения, если бы командующие 3-х групп армий отказались от дальнейшей передачи приказа. Но как только приказ был спущен в подчинённые им армии и армейские корпуса, возможность помешать его выполнению миновала. Это было ещё возможно только там, где командир имел тесный контакт с ограниченным кругом подчинённых и был гарантирован от доноса, то есть занимал очень низкий пост. После распространения приказа в полках, как это засвидетельствовано для всех 3-х групп армий190, число соучастников возросло, а тем самым возросли и возможности следить за выполнением приказа фюрера со стороны националистически мыслящих солдат.
Выдвинутый Варлимонтом, а также Гальдером и другими тезис о том, будто саботаж «преступного приказа» был возможен и в целом осуществлён благодаря молчаливой договорённости офицерского корпуса, основан на предпосылке о существовании в офицерском корпусе нейтрального в отношении национал-социализма группового согласия. О таком групповом согласии, якобы основанном на традиционных представлениях о рыцарском ведении войны, заявляли в Нюрнберге обвиняемые генералы. О нём же постоянно говорилось в послевоенной мемуарной литературе. Существуют убедительные примеры того, что в узких кругах такое согласие действительно существовало191. Однако в целом в офицерском корпусе после 1934 г. такое согласие более не существовало192. Единственным лозунгом «политических солдат», уже не являвшихся в 1941 г. меньшинством, было: «Фюрер приказал, мы выполняем!». Руководство вермахта и сухопутных сил слишком долго воспитывало вермахт в этом духе, чтобы это осталось без последствий193. Руководство сухопутных сил своим отказом воспользоваться недовольством в военной элите по поводу убийств в Польше, чтобы добиться изменения польской политики, само внесло дальнейший вклад в разрушение этой групповой морали, ибо недовольство событиями в Польше как раз и было последним проблеском этой ещё сохранившейся морали.
Браухич и Гальдер не могли также рассчитывать на то, что преданные старым традициям командиры будут игнорировать эти приказы, ибо они очень хорошо знали, что в войсках даже самые принципиальные члены партии выступали ревнителями идеологической верности убеждениям. Правда, формально членство в партии во время военной службы не имело места и руководство сухопутных сил старалось не допустить здесь введения официальных партийных информационных и кассационных инстанций. Однако оно не могло помешать тому, чтобы фактически возник такой путь, по которому партийная канцелярия могла бы узнавать об уклонениях от нового, национал-социалистского группового согласия194.
При этом руководство сухопутных сил решительно способствовало тому, чтобы возможности действий войскового руководства, равно как и его собственные возможности и дальше сужались. В ретроспективе это выглядит как дальнейший, очень важный шаг в самоослаблении вермахта. Собственный вклад руководства вермахта и сухопутных сил в этот процесс, который находится в столь удивительном противоречии с внешне возросшим положением вермахта, тем более бросается в глаза, когда во время периода планирования и первого этапа войны на Востоке руководство сухопутных сил и вермахта пользовалось у Гитлера высоким почётом. Весьма сомнительно - рискнул ли бы Гитлер в этот момент настоять на
62
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

идеологизации войны на Востоке таким образом или принудить вермахт к ещё большему участию в преследовании этой цели вопреки воле руководства вермахта и сухопутных сил195.
Руководство вермахта и сухопутных сил было готово ради сохранения и упрочения собственного положения, а также в расчёте на укрепление будущих позиций принимать всё более и более активное участие в политике истребления. Этим велась рискованная игра в расчёте на будущее, которая должна была уравнять армию и вермахт в целом с СС - если и так уже не произошло слияния вермахта и СС196. В победной уверенности весны 1941 года это хотели рассматривать, как краткий негативный период, через который следовало пройти, ибо верили, что после него можно будет рассчитывать на то, что победоносная армия овладеет ситуацией. Оглядываясь назад, можно утверждать, что руководство сухопутных сил оказалось в положении игрока, который для того, чтобы добиться победы, поставил на последнюю карту всё, даже основной капитал. Неудача немецкого наступления в 1941 г. была равнозначна неудаче этого расчёта - армия до самого краха оказалась связана с национал-социалистской политикой уничтожения.
Проследив процесс вовлечения вермахта в политику уничтожения на Востоке, следует утверждать, что во время этого процесса вовлечения, между февралём и июлем 1941 г., цели были ещё более радикализированы. Если в начале Гитлер и Геринг говорили «только» о том, что следует устранить «большевистских вождей» и «еврейско-большевистскую интеллигенцию», то затем, согласно приказу о комиссарах следовало уже уничтожить всех партийных функционеров, а согласно плану «Барбаросса» - всех, которые окажут сопротивление в какой угодно форме. В июле среди советских военнопленных должны были быть уничтожены также все евреи и вся «советская интеллигенция», а также все те, которые с точки зрения немецкого руководства в силу своей расы или образования представляли потенциальную угрозу для немецкого господства197. С февраля круг жертв увеличивался прямо в геометрической прогрессии. Далее следует поставить вопрос - какие последствия имело столь быстрое и непрерывное вовлечение вермахта в политику уничтожения на Востоке198.

IV. ПЛАНИРОВАНИЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЗАВОЁВАННЫХ ЗЕМЕЛЬ
В историографии о войне на Востоке и в мемуарной литературе смерть от голода в первые 12 месяцев войны более 2-х миллионов советских военнопленных, - насколько об этом вообще имеются сведения, - обычно без дальнейшей проверки «плохой организации содержания военнопленных», объясняется невозможностью прокормить такое количество военнопленных и влиянием перебоев со снабжением на русском фронте осенью 1941 г.1 В связи с этим необходимо установить, какие экономические планы существовали для восточных территорий и как вермахт предполагал решить проблему снабжения ожидавшихся военнопленных.
1. Военно-экономический штаб «Восток»
Осенью 1940 г. Гитлер поручил Герингу заняться подготовкой планирования экономического использования советских земель. Это была задача в духе Геринга, которую он в последующем осуществил с большой энергией.
В ноябре 1940 г. он поставил перед начальником управления военной экономики и вооружения в ОКВ, генералом пехоты Георгом Томасом, задачу разработать исследование об экономических результатах военной кампании. Томас уже в августе, - то есть ещё до того, как Гитлер дал Герингу поручение! - по собственной инициативе собрал в управлении военной экономики и вооружения «специалистов по России» для исследования экономических аспектов войны на Востоке и создал из них в начале января 1941 г. рабочий штаб «Россия»2. Начальником штаба, в который с самого начала входили специалисты из частной экономики, был генерал авиации доктор Вильгельм Шуберт, позже возглавивший военно-экономический штаб «Восток» - организацию по использованию ресурсов на Востоке3. Этот рабочий штаб «Россия» подготовил для Томаса материалы для обширного исследования, которое он 13 февраля представил Герингу4. Его первая часть, которая в связи с этим весьма важна для нас, содержит данные о возможных сельскохозяйственных трофеях: излишки зерна на территории европейской части Советского Союза оценивались в 2,5-3 млн. т. Количество зерна на центральных складах на случай неурожая составляло 4,2 млн. т. Кроме того, имелись резервы зерна в отдельных колхозах.
Томас пришёл к следующим выводам:
Хоть и неизвестно, удастся ли спасти от уничтожения МТС [машинно-тракторные станции] и большую часть запасов, и если даже в лучшем случае, - из-за превратностей войны, - можно будет надеяться на 70% урожая, то и тогда следует принять
64
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

во внимание то обстоятельство, что русский человек привык приноравливать свои потребности к плохому урожаю и что при населении в 160 млн. чел. даже небольшое снижение норм выдачи высвободит большие массы зерна. При таких условиях есть возможность покрыть потребность Германии в дополнительных средствах на 1941 г.5 Разработка Томаса была расценена как попытка указанием на недостаточный в долгосрочной перспективе немецкий потенциал повлиять на наступательные планы6. В конкретной ситуации это указание оказало лишь незначительное влияние: в штабе оперативного руководства вермахта, равно как и в генеральном штабе сухопутных сил рассчитывали на молниеносную войну, посредством которой как раз и должна была расшириться немецкая сырьевая база. Более важны были оценки Томаса относительно возможных сельскохозяйственных трофеев, которые годились для того, чтобы безмерно увеличить аппетиты, которые и без того имело национал-социалистское руководство, и укрепить его в намерении напасть на СССР. Это имело тем большее значение, что когда ситуация с продовольствием в Германии летом 1940 г. ухудшилась, это привело к признакам недовольства в рабочей среде7. Однако, несмотря на это, поражает, с каким цинизмом Томас рассуждал о том, что «русский» при более низком (почти на 30%) урожае и уничтожении существенной части припасов будет способен на дальнейшее «небольшое снижение» норм выдачи8.
Результатом этого исследования было то, что Геринг 26 февраля 1941 г. поручил Томасу представить проект организации экономического использования подлежащих завоеванию территорий. Это привело 29 апреля 1941 г. к созданию военно-экономического штаба особого назначения «Ольденбург», - в последующем он был преобразован в военно-экономический штаб «Восток»9.
Планы по использованию запасов продовольствия советских земель были составлены только в начале мая, то есть довольно поздно. 2 мая начальник военно-экономического штаба «Ольденбург» генерал доктор Шуберт провёл совещание со статс-секретарями различных министерств по поводу целей, которых следовало достигнуть на советской территории. В результате было записано:
1. Войну можно продолжать и дальше, если весь вермахт на 3-м году войны [т. е. в 1941/1942 г.] будет обеспечен продовольствием из России.
2. При этом несомненно, что несколько миллионов людей в России умрёт от голода, если необходимое для нас продовольствие будет вывезено из страны.
3. Самым важным является уборка и вывоз масличных культур и жмыхов10, и только потом зерна. Имеющиеся сало и мясо будут по-видимому использованы войсками11.
Следуя этой основной мысли, группа сельского хозяйства военно-экономического штаба «Восток» представила 23 мая «Военно-политические директивы для военно-экономической организации «Восток», группы сельского хозяйства»12. Этот продукт штаба министерских чиновников и национал-социалистских, а также «неполитических» экспертов по сельскому хозяйству тем более замечателен, что высказанные в нём с удивительным откровением требования имеют много общего с разработанным несколько позже расовыми фанатиками Гиммлера генеральным планом «Восток». Они, равно как и принятые 2 мая на совещании статс-секретарей директивы, дополняли основанные на расовой идеологии планы экономическими
ГУ. Планирование использования ... земель
65

соображениями, которые наряду со специфически национал-социалистскими мыслями содержали в себе также идеи в духе старых традиций13.
Здесь также следует отметить радикализацию взглядов по сравнению с прежними планами. Так, на совещании статс-секретарей 2 мая снабжение всего вермахта за счёт России было названо целью, а теперь - всего лишь «минимальной целью»14. Для этого надо было бы реквизировать для вермахта по крайней мере 1 млн. т. зерна, 1,2-1,5 млн. т овса, 475000 т мяса и 100000 т жиров:
Кроме того, было необходимо обеспечить максимально возможное количество
поставок в Германию 3-х различных видов продовольствия - масличных культур,
зерна и мяса15.
«Ключевым моментом» этих планов было снижение рационов для населения с 250 до 220 кг зерна на человека в год - средние арифметические показатели для всех подлежащих завоеванию земель, которые по большей части, как показывают следующие цитаты, следовало ещё более уменьшены16. Одновременно должны были быть снижены размеры фуража для лошадей на 25%. Подсчитано, что дополнительно добытое таким образом зерно вместе с ранее вывезенным из СССР зерном составило бы 8,7 млн. т. Снижение потребления возможно было на основе территориального разобщения районов с избытком и недостатком сельскохозяйственных продуктов:
Следствием этого явилось бы прекращение снабжения всей лесной зоны, включая
крупные промышленные центры - Москву и Петербург11.
Это привело бы к деурбанизации и деиндустриализации:
Иными словами: Это означало бы возврат к структуре 1909/1913 гг. или даже
1900/1902 гг>% [...]
Из этого положения, которое нашло одобрение высших инстанций, ибо оно было созвучно с их политическими взглядами (сохранение Малороссии, Кавказа, балтийских провинций, Белоруссии за счёт оттеснения Великороссии), можно сделать следующие выводы:
Заинтересованности Германии в сохранении производительных сил этих областей [то есть лесной зоны], кроме обеспечения снабжения расположенных там войск, не существует.
Население этих областей, особенно население городов, должно будет испытывать жестокий голод. Речь пойдёт о том, чтобы вытеснить это население на территорию Сибири. Поскольку о железнодорожном транспорте не может быть и речи, то и эту проблему решить будет чрезвычайно сложно19.
Поголовье скота для вывоза в Германию также следовало учесть прежде, чем население получит возможность забить его для своих нужд. Гитлер потребовал опять увеличить до осени (1941 г.) мясные рационы, что было возможно «только при ещё большем вывозе скота из России»20.
Страшные последствия этого плана ясно видны исходя из следующего: Многие десятки миллионов людей в этом регионе [то есть в лесной области и промышленных городах Севера] станут лишними и либо умрут, либо будут вынуждены переселиться в Сибирь. Попытки спасти там население от голода путём изъятия излишков из чернозёмной зоны могут быть осуществлены только за счёт ограничения снабжения продовольствием Европы. Однако это ослабило бы военный
66
К.Штрайт. «Они нам не товарищи..

потенциал Германии, а также способность Германии и Европы противостоять блокаде. В этом должна быть абсолютная ясность.
Была поставлена задача «опять вовлечь Россию в Европу на основе распределения труда»21.
Эта аргументация не была «чисто» национал-социалистской, ибо она не нашла своего отражения в расовой теории, но зато мотивировалась в основном насилием. Упоминание о Европе делалось скорее из консервативных ожиданий, что Европа будто бы надеется на освобождение Западной Европы от большевизма и «азиатского нашествия» под гегемонией Германии. Основанная на насилии мысль натравить белорусов и литовцев против великороссов и проявить тем самым «заботливое отношение» к ним, также была несовместима с расовой догмой22. Решающим было то, что составители этих планов соглашались также с тем, что «многие десятки миллионов людей» должны будут умереть от голода.
Выраженные в этих директивах мысли вошли в «Директивы для экономики на недавно оккупированных восточных территориях», больше известные как «Зелёная карта», которые в большом количестве были розданы 1 июня полевым частям и дивизиям23. Самое жестокое и откровенное выражение они нашли в изданных статс-секретарём имперского министерства продовольствия Баке «12 заповедях относительно поведения немцев на Востоке и об обращении с русским населением», которые стали основными указаниями для руководителей районных управлений сельского хозяйства. 11-я «заповедь» гласила:
Бедность, голод и недостаток русский человек терпит уже столетиями. Его желудок
гибок, поэтому никакого ложного сочувствия. Не пытайтесь немецкий уровень
жизни брать за образец и менять русский образ жизни24.
2. Ведомство Розенберга
Важная роль в «преобразованиях» советских земель на этом этапе отводилась гитлеровскому «эксперту по России» Альфреду Розенбергу, хотя вскоре выяснилось, что он намного уступал своим конкурентам23. На этой ранней фазе планирования взгляды Розенберга играли, однако, существенную роль в формировании суждений Гитлера26.
Если Розенберг в своих докладных записках27 и не занимался детально вопросами экономического использования восточных территорий, то прекрасно известно, что результаты, вытекавшие из планов военно-экономического штаба «Восток», он считал политически желанными. Его целью было «долгосрочное ослабление Великороссии»28 - эвфемистическое выражение для тех планов истребления, которые только приблизительно нашли своё варварское воплощение в жизнь в 1941-1944 гг.
В речи перед своими ближайшими сотрудниками, - за 2 дня до нападения, -он обобщил основные направления будущей политики29: «На Западе Германия вне опасности, а на Востоке свободна для любых действий и всего, что пожелает фюрер». Советский Союз более не является субъектом европейской политики, но «благодаря силе германского вермахта ... стал объектом немецкой мировой политики». Поэтому стало возможным «принимать принципиальные решения»:
ГУ. Планирование использования ... земель
67

Задача обеспечения продовольствием немецкого населения в эти годы безусловно стоит во главе германских требований на Востоке. Южные области и Северный Кавказ должны внести свой вклад в дело снабжения немецкого народа. Мы вовсе не обязуемся кормить из этих богатых хлебом областей русский народ. Мы знаем, что это суровая необходимость, стоящая вне всяких чувств. Без сомнения будет необходима очень большая эвакуация, и русским, конечно, предстоит пережить очень тяжёлые годы30.
Эти высказывания показывают, что Розенберг, который позже благодаря усилиям некоторых сотрудников своего министерства полудобровольно поддерживал менее догматическую политику на Востоке, тогда безусловно выступал за самые крайние целевые установки.
3. ОКВ и ОКХ
По аналогии с директивами военно-экономического штаба «Восток» ОКВ и ОКХ после совещания с генералом Томасом также издали директивы, которые предусматривали снабжение войск исключительно за счёт советских территорий, а значит и использование страны для улучшения продовольственного снабжения Германии31. Наиболее чётко долговечная целевая установка находит своё выражение в исследовании, в котором отдел генерал-квартирмейстера сухопутных сил дал обер-квартирмейстерам армий директивы о дальнейшем снабжении вермахта за счёт оккупированных территорий32. Для облегчения снабжения «при проведении операций следовало использовать хозяйственные мощности страны так быстро, как только возможно согласно плану». Необходимо создать «большие продовольственные зоны», где «на самой широкой основе при использовании оборудования, припасов и рабочей силы страны» должны быть конфискованы продукты питания, замена для одежды и другие материалы вплоть до трофейного оружия и амуниции. При этом должен соблюдаться принцип:
Снабжение операций при беспощадной эксплуатации страны, с сохранением только тех запасов, которые возможны и нужны для последующего хозяйственного использования (напр. посевное зерно, тракторы, молодой скот). При этом «большие продовольственные зоны», которые были уже намечены для территорий вокруг Грозного и Баку на Юге и вокруг Горького и Тамбова к востоку от Москвы33, имели «решающее значение» не только для проведения операций, - с целью разрушить ещё остававшиеся советские промышленные области к востоку от этих территорий, - но и «образовывали существенные источники для последующего снабжения родины».
О последствиях, которые после осуществления этих целей будут иметь место для мирного населения данных территорий, в этих директивах ничего не говорилось. Однако это было единственным существенным отличием от уже упомянутых планов; эксплуатационные цели и здесь, и там были одинаковы.
От исследования Томаса относительно «директив» группы сельского хозяйства военно-экономического штаба «Восток» до планов Гитлера, Гиммлера и Розенберга заметна последовательность, которая, правда, уже у Томаса de facto не исключала
68
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

вовлечение в планы уничтожения национал-социалистской верхушки. Из имеющейся в оценке положения Томаса возможности голодной смерти в «директивах» был выведен бесспорный вывод, который был принят из политических соображений. В национал-социалистском руководстве увидели в этом удобный шанс приблизить желанное из расовых и политических соображений сокращение советского населения на несколько десятков миллионов, чтобы, как писал Розенберг34, «на ближайшее столетие освободить немецкий народ от чудовищного давления со стороны 180 млн. человек». Осуществление планов национал-социалистской верхушки по уничтожению выходит на свет благодаря тому, что в управлении 4-хлетним планом Геринга, имперском министерстве продовольствия, военно-экономическом штабе «Восток», а также в управлении военной экономики и вооружения в ОКВ и отделе генерал-квартирмейстера сухопутных сил была подготовлена особая категория чиновников, обязанностью которых было учитывать смерть «многих десятков миллионов человек», - не в последнюю очередь для того, чтобы поддержать «моральный дух» на родине и этим обеспечить также общественное статус кво35.
Из описанных здесь планов вполне понятно, что на вопрос о причинах массовой смертности советских военнопленных в первые 12 месяцев после начала наступления можно ответить только приняв во внимание планы по эксплуатации и их предвиденные последствия.

V. ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ ПО ОБРАЩЕНИЮ С ВОЕННОПЛЕННЫМИ СОГЛАСНО ПЛАНУ «БАРБАРОССА»
Разработанные с июля 1940 г. в ОКВ и ОКХ оперативные планы против советской армии предусматривали молниеносное наступление быстро продвигавшимися танковыми клиньями и последующее окружение крупных частей Красной Армии. Поскольку уже с самого начала операции следовало рассчитывать на огромное число военнопленных, то анализ организационной подготовки обращения с ними приобретает повышенный интерес среди военного руководства.
Ответственность за вопросы, связанные с военнопленными, была разделена между ОКВ и ОКХ. В прифронтовой зоне сухопутных сил и в зоне ответственности германской военной миссии в Румынии, то есть в так называемой «зоне ответственности ОКХ», ответственность за эти вопросы нёс военно-административный отдел генерал-квартирмейстера сухопутных сил. В деловом отношении ему подчинялись окружные коменданты по делам военнопленных, находившиеся в подчинении командующих тыловыми районами отдельных армий, в основном старшие офицеры в чине полковника. Им, в свою очередь, в деловом отношении подчинялись коменданты пересыльных лагерей военнопленных («дулагов») и армейских пунктов сбора военнопленных («AGSSt»), - в служебном отношении последние подчинялись охранным дивизиям в тыловых районах сухопутных сил и командующим армиями1.
В так называемой «зоне ответственности ОКВ», которая охватывала территорию рейха с присоединёнными областями, генерал-губернаторство и районы командующих войсками «Остланда», «Украины» и «Норвегии», ответственность лежала на отделе по делам военнопленных - с 1 января 1942 г. - на начальнике службы по делам военнопленных - в общем управлении ОКВ. «Стационарные лагеря для рядовых военнопленных» («шталаги») в отдельных корпусных округах13 подчинялись соответствующему «начальнику службы содержания военнопленных в корпусном округе...» Он, а также кадровый состав лагеря и используемые в качестве охраны стрелковые батальоны охраны тылов в служебном, административно-техническом и дисциплинарном отношении подчинялись начальнику вооружения сухопутных сил и командующему армией резерва, генерал-полковнику Фридриху Фромму. Однако специальные указания по делам военнопленных исходили исключительно из отдела по делам военнопленных в ОКВ и, соответственно, от начальника службы по делам военнопленных в ОКВ2.
Насколько отдел по делам военнопленных в ОКВ имел формальное право давать указания генерал-квартирмейстеру сухопутных сил по прифронтовой зоне, неясно; фактически же генерал-квартирмейстер сухопутных сил принимал директи-
70
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

вы, а начальник общего управления вермахта, генерал-лейтенант Рейнеке проводил совещания с представителями органов службы по делам военнопленных в зоне ответственности ОКХ и давал им указания3.
1. Приготовления в ОКВ
а) Отдел по делам военнопленных в общем управлении ОКВ
Начальником отдела по делам военнопленных в общем управлении ОКВ с 1939 по 31 декабря 1941 г. был подполковник Ганс-Йоахим Брейер4. Его полномочия в этой должности были сравнительно невелики; компетенция Брейера была в сущности ограничена пленными из западных государств, на которых распространялись условия «нормальной войны» и обращение с которыми в целом регулировалось соответствующей служебной инструкцией (HDv 38/2), а тем самым соответствовало нормам Женевской конвенции о военнопленных 1929 г. Приказы по всем важным случаям, касавшимся советских военнопленных, а это были по большей части отклонения от норм международного военного права, как правило, подписывались начальником общего управления, генерал-лейтенантом Германом Рейнеке5. Это не изменилось и тогда, когда 1 января 1942 г. отдел по делам военнопленных был преобразован в учреждение под названием «начальник службы по делам военнопленных в ОКВ», получившее нового начальника в лице полковника Ганса фон Греве-ница6. И даже когда Гревениц был замещён 1 апреля 1944 г. полковником Адольфом Вестгофом7, всё осталось по прежнему. Только когда после 20 июля 1944 г. Гиммлер в рамках перестановки кадров в вермахте получил в сентябре 1944 г. контроль над важнейшими отделами службы по делам военнопленных, Рейнеке лишился большей части своих полномочий в этой сфере8. Однако на протяжении большей части войны он являлся в военном руководстве ключевой фигурой по обращению с военнопленными9. Генерал Рейнеке наряду с Кейтелем, Йодлем, шеф-адъютантом вермахта при Гитлере, генерал-лейтенантом Рудольфом Шмунд-том, начальником военно-исторического отдела в ОКВ, генерал-майором Вальтером Шерфом и начальником управления кадров, генералом пехоты Вильгельмом Бургдорфом, принадлежал к «послушным орудиям Гитлера» в ОКВ10. «Маленький Кейтель», как его прозвали противники в ОКВ11, олицетворял собой тип «партийного генерала». Самое позднее с 1938 г. он ратовал за воспитание вермахта в духе национал-социализма и за создание «политического солдата», то есть солдата, который должен воплощать в жизнь принципы национал-социализма, который благодаря воинской присяге был бы связан не только с личностью фюрера, но также с его делами и убеждениями, от которого требовалось безусловное одобрение национал-социализма и безусловное подчинение всем установкам и мероприятиям внешней и внутренней политики12. То, что среди высказанных установок не была исключена также «борьба против еврейства», показывают изданные отделом имперских территорий общего управления «Курсы по обучению основам национал-социалистского мировоззрения и национал-социалистских целей», которые уже в 1939 г. пропагандировали «2 большие и важные цели» и готовили время, когда последний еврей покинет территорию Германии:
V. Организационные приготовления
71

1. Искоренение всех проявлений еврейского влияния, прежде всего в экономике и духовной жизни.
2. Борьба против мирового еврейства, которое пытается натравить на Германию все народы мира13.
Следующий этим установкам солдат являлся тем самым типом солдата, в котором нуждался Гитлер для идеологической войны на Востоке. После этого не вызывает удивления тот факт, что Рейнеке ратовал также за тесное сотрудничество между вермахтом и СС14, следствием чего было то, что 22 декабря 1943 г. его назначили начальником новообразованного национал-социалистского руководящего штаба в ОКВ, которому принадлежало руководство работой национал-социалистских высших офицеров (НСФО)15, а также то обстоятельство, что он присутствовал на открытом процессе против участников восстания 20 июля в качестве заседателя со стороны Фрайслера16.
б) Проникновение национал-социалистской идеологии в ведомство по делам военнопленных до 1941 г.
Избранная высшим военным руководством политика в отношении советских военнопленных, если её рассматривать изолированно от политики ОКВ в отношении пленных других национальностей, во многом должна казаться результатом того, что Гитлер и его помощники - Геринг, Гиммлер и Борман - будто бы застигли армию врасплох. До сих пор не принималось во внимание, что именно при содействии ОКВ и ОКХ среди военнопленных различных вражеских государств с самого начала войны была установлена чёткая иерархия различных прав и гарантий17. Это не могло произойти только под влиянием постоянного давления со стороны Гитлера, так как уже поверхностный взгляд показывает постоянный, проходящий ряд ступеней процесс дифференциации, который был бы невозможен при отсутствии заинтересованности со стороны задействованных ведомств.
При этом решающими критериями для расположения пленных внутри созданной шкалы рангов было, с одной стороны, их место в национал-социалистской расовой иерархии, с другой - расчёт на возможные репрессии против немецких пленных в тюрьмах соответствующих вражеских государств при ограниченных возможностях контроля со стороны Международного Комитета Красного Креста или представителей государств-гарантов. В отношении советских военнопленных эти расчёты изначально исключались немецким руководством18. Обстоятельное исследование этой всё более сегментированной в военные годы и постоянно изменявшейся иерархии было бы очень интересно, но здесь придётся ограничиться лишь несколькими штрихами.
Во главе иерархии стояли англичане, а позже наряду с ними также американцы. Важным при этом было то, что Гитлер долгое время питал надежду привлечь на свою сторону Англию, которую рассматривал, как естественного союзника Германии. К этому добавлялось ещё то, что в Англии находилось большое количество немецких пленных, прежде всего пилотов и моряков, что при плохом обращении с английскими пленными, - а это стало бы известно благодаря контролю со стороны представителей Международного Комитета Красного Креста, - привело бы в отношении их к репрессиям. Вследствие этого положения Женевской конвенции
72
К.Штрайт. «Они нам ие товарищи..

по отношению к ним по крайней мере в первые годы войны соблюдались, как правило, довольно чётко, причём лагеря регулярно инспектировались представителями Международного Комитета Красного Креста19.
Меньшими правами пользовались пленные тех государств, которые оказались под властью нацистской Германии. Что касается пленных из западноевропейских государств и Норвегии, то здесь ещё были возможны инспекции Международного Комитета Красного Креста и представителей государств-гарантов согласно Женевской конвенции о военнопленных20. Однако это не было эффективным средством давления на нацистскую Германию в отношении репрессий. Среди бельгийских пленных по политическим причинам лучше обращались с фламандцами. Они могли оставаться в Бельгии и отчасти довольно быстро освобождались из плена, тогда как валлонов отправляли на работу в Германию21. Для французов была ограничена деятельность вспомогательных обществ22, а бельгийских и французских унтер-офицеров насильно заставляли в 1942 г. работать23, что в соответствии с Женевской конвенцией о военнопленных можно было делать только на добровольной основе.
Ниже их в шкале пленных находились пленные из Юго-Восточной Европы. Они также были разделены на этнические группы, чтобы можно было натравливать эти группы друг на друга. Уже несколько дней спустя после нападения на Югославию и Грецию, вышел приказ ОКВ, в котором, - согласно пожеланию Гитлера, -указывалось, что «с греческой армией ... следует обращаться исключительно хорошо, а с сербскими офицерами - исключительно плохо»24. Кроме того, югославские пленные должны были использоваться в военной промышленности и на «вспомогательных службах для наших войск», что было строго запрещено не только Женевской конвенцией о военнопленных, но и её предшественницей - Гаагской конвенцией о ведении сухопутной войны 1909 г.25 Греки, сербы и хорваты, равно как и поляки, стоявшие к этому времени на самой низшей ступени иерархии, получали лишь около 2/3 заработной платы западных пленных, которая соответствовала требованиям Женевской конвенции26. Сербы подвергались ещё большей дискриминации: Они не могли быть представлены государством-гарантом27 и, когда позднее медицинский персонал среди военнопленных других национальностей получил льготы, - а англичане даже право получать посылки в неограниченном количестве, - сербы и советские военнопленные были лишены и этих льгот28.
На самой низшей ступени иерархии до нападения на Советский Союз находились польские военнопленные. По мнению ведомства иностранных дел, Польша после своего поражения перестала существовать как субъект международного права. Поэтому мандат Швеции, как государства-гаранта, был признан утратившим силу29. Далее, из этого делался вывод, что в отношении поляков можно применять только отдельные части Женевской конвенции о военнопленных, которые не являются условием существования государства, что привело к ликвидации важнейших прав пленных. Так, например, установленные Женевской конвенцией о военнопленных военные суды по делам о преступлениях пленных были заменены чрезвычайными судами. Пленные по большей части были освобождены, - из-за чего согласно Женевской конвенции они лишались всякой защиты, - и были вынуждены подписывать трудовые договоры, после чего становились бесправными рабами30 и подвергались гиммлеровскому «обращению с иноземцами»31. Среди
V. Организационные приготовления
73

польских военнопленных особой дискриминации с самого начала подвергались евреи. Унтер-офицеры и рядовые формально были освобождены из плена и доставлены в Польшу в гетто, где они вскоре в ходе «окончательного решения» были уничтожены. Офицеров поместили в офицерских лагерях в гетто32. Позднее относительно советских военнопленных между отделом по делам военнопленных в ОКВ и РСХА было заключено соглашение, согласно которому военнопленных по заявке полиции безопасности формально освобождали из отдела по делам военнопленных и передавали для ликвидации в гестапо33.
Всё это было явным нарушением Женевской конвенции о военнопленных, причём не только отдельных её положений: статья 4-я Женевской конвенции запрещает какие-либо различия в обращении с военнопленными за исключением чётко определённых льгот. Здесь особенно чётко бросается в глаза тот факт, что полномочные лица в ОКВ и ОКХ совершенно не заботились о соблюдении международных правовых обязательств даже тогда, которые те, в отличие от обязательств в отношении Советского Союза, были совершенно ясны. То, что Польша и Югославия подписали и ратифицировали Женевскую конвенцию, было нелицеприятным фактом. Пока был возможен контроль со стороны третьих лиц, с ними обращались терпимо34. В остальном же, представляется, не было никаких препятствий для проведения национал-социалистской расовой политики. То, что евреи среди английских и американских пленных испытывали сравнительно меньшие тяготы35, объясняется тем, что очень явно сознавалась опасность ответных репрессий. Это ясно видно из приказа отдела по делам военнопленных от декабря 1941 г., в котором указывалось, что к военнопленным в соответствии с Женевской конвенцией о военнопленных следует применять только армейский военно-процессуальный кодекс, после того, как в отдельных лагерях были применены отличные от него наказания. Они, согласно приказу,
являются рискованными ввиду возможных ответных действий в отношении немецких пленных во вражеских странах и, если только речь не идёт о советских и польских военнопленных, не должны более применяться36. Для вермахта в проводимой им политике данное исключение означало ещё один шаг на пути к политике уничтожения советских военнопленных. Пренебрежение нормами Женевской конвенции, которое проявилось в готовности «отпускать» пленных еврейской национальности в СС и создавать в подконтрольных вермахту лагерях гетто для пленных польских и французских евреев, подготовило отбор «политически нежелательных» советских пленных и их передачу для уничтожения айнзацкомандам полиции безопасности37.
Военное руководство в ОКВ и ОКХ своим добровольным сотрудничеством при разработке иерархии военнопленных само себя поставило в положение, логическим следствием которого являлось активное участие в нацистской политике уничтожения на Востоке, совершенно игнорируя тот факт, что в этом случае готовность к такому сотрудничеству и так была существенно выше.
в) Организационные приготовления
В то время, как для описания развития комплекса «преступных приказов» имеются довольно хорошие источники, материалов для анализа планирования
74
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

обращения с советскими военнопленными по вопросам эвакуации, размещения, использования на работах, питания, обращения в узком смысле слова, в период с января по июнь 1941 г. сохранилось очень мало38. Но и те немногие сохранившиеся источники дают возможность представить картину в общих чертах.
На процессе по делу ОКВ генерал Рейнеке утверждал, будто начальник ОКВ Кейтель сообщил ему примерно в мае 1941 г. о возможной войне против Советского Союза и в соответствии с этим обязал его дать распоряжение об обучении штабов лагерей военнопленных и о подготовке лагерей на востоке Германии. При этом Кейтель запретил возводить какие-то постройки; подготовительные мероприятия должны были проводиться только на учебных полигонах. Впрочем, о самом факте нападения Рейнеке якобы узнал только 22 июня 1941 г.39
Напротив, из других источников видно, что подготовка к строительству лагерей военнопленных началась по меньшей мере в середине апреля 1941 г. и что в среднем звене в это время уже было известно, что с советскими военнопленными следовало обращаться гораздо хуже, чем с другими пленными. В военном дневнике VI инспекции по вооружению в Мюнстере под 30 мая было записано, что администрация VI корпусного округа в середине апреля обратилась с просьбой к инспекции по вооружению об оказании помощи необходимыми материалами для постройки новых лагерей для военнопленных.
Судя по высказываниям сотрудников администрации VI корпусного округа, можно сделать вывод, что военнопленные, предназначенные для этих лагерей, должны были сами строить себе жилые помещения и размещаться на огороженном, но неподготовленном для жилья месте. Предположение близко к тому, что речь идёт о военнопленных, с которыми будут обращаться без обычного внимания. (Как позже выяснилось, с русскими.)40
Эти распоряжения могли быть отданы только отделом по делам военнопленных, а значит соответствующее планирование должно было начаться не позже марта 1941 г., то есть в то же время, что и рассмотрение планов41.
Сохранившиеся документы отдела «L» штаба оперативного руководства вермахта позволяют заключить, что и этот отдел в значительной мере был вовлечён в подготовку вопроса о военнопленных. 18 мая 1941 г. были разработаны директивы о привлечении на работы советских пленных в запланированных рейхскомисса-риатах, 21 мая были готовы «Докладная записка с проектом положений об обращении с военнопленными» и проект (?) «Об организации службы содержания военнопленных по плану «Барбаросса». О содержании и последствиях этих документов трудно судить, поскольку сами документы не сохранились42.
Таким образом, следует заключить, что изданный 16 июня 1941 г. отделом по делам военнопленных приказ «О службе содержания военнопленных по плану «Барбаросса» в важных своих частях поступал на предварительную разработку к Варлимонту в отдел «L»43. Этот приказ регулировал полномочия службы содержания военнопленных на Востоке и принципы, по которым следовало обращаться с советскими пленными. Как уже говорилось, ответственность в вопросах, связанных с военнопленными, была разделена между ОКВ и ОКХ; за прифронтовую зону ответственность несло ОКХ, а за территорию рейха и генерал-губернаторство, а также за районы командующих войсками в будущих рейхскомиссариатах - отдел
76
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

по делам военнопленных в ОКВ. При этом в зоне ответственности ОКВ было предусмотрено тройное деление: Для передачи пленных из зоны ответственности ОКХ на восточной границе I корпусного округа (Восточная Пруссия) и генерал-губернаторства следовало создать «приёмные пункты военнопленных»; внутри этих территорий нужно было подготовить приёмные лагеря, в то время как для всей остальной территории рейха было предусмотрено создание 19 «стационарных лагерей для рядовых военнопленных» (т. н. «шталаги») и «лагерей для офицеров-военнопленных» (т. н. «офлаги») на 30000-50000 мест и общей вместимостью до 790000 пленных. Одновременно было приказано, чтобы лагеря в Восточной Пруссии и в генерал-губернаторстве заполнялись пленными «до максимального предела» и «лишь по особому приказу ОКВ» пленные могли быть эвакуированы на территорию рейха44.
Обширный раздел был посвящен обращению с советскими военнопленными. Как и в «преступных приказах», здесь имелось «обоснование», наполненное элементами национал-социалистской идеологии. Оно почти дословно согласуется с «директивами о поведении войск в России» и было направлено на то, чтобы развеять сомнения войск, ссылаясь и апеллируя к расовым предрассудкам45:
Большевизм является смертельным врагом национал-социалистской Германии! Поэтому по отношению к военнопленным Красной Армии рекомендуется крайняя осторожность и повышенная бдительность. Следует считаться с коварным поведением, особенно со стороны военнопленных азиатского происхождения. Исходя из этого, следует применять решительные и энергичные действия при малейших признаках неповиновения, особенно против большевистских подстрекателей. Полное устранение всякого активного и пассивного сопротивления! Всякое общение военнопленных с гражданским населением или с охраной следует решительно пресекать.
Противник не признал Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными от 27 июля 1929 г. И несмотря на это, её требования составляют основу для обращения с военнопленными^.
Это последнее предложение звучит весьма цинично ввиду последующих ограничений, которые отбросили не только основное содержание Женевской конвенции о военнопленных, но и важнейшие положения Гаагских конвенций о ведении сухопутной войны от 1907 и 1899 гг. Это предложение было, пожалуй, весьма характерно для тех немногих сведений, которыми располагали разрабатывавшие приказ офицеры о духе и содержании Женевской конвенции; однако важнее было то, что это предложение развеяло их сомнение в том, что, несмотря на исключения, они действуют в соответствии с международным правом47. В частности, было приказано48:
1. Военнопленных к работам в экономике не привлекать, но «использовать только для непосредственных потребностей войск». - По 3-м вышеназванным конвенциям пленных нельзя было использовать для работ на военных предприятиях49.
2. Эти работы не оплачиваются; офицеры и медицинский персонал жалованья не получают50.
4. «Нет надобности» посылать сведения в центральное бюро по учёту военнопленных, - обычно оно регистрировало всех пленных и сообщало их фамилии в Международный Комитет Красного Креста51. Это может быть понято как указание на
V. Организационные приготовления
77

то, что в ОКВ к этому времени уже рассчитывали на значительную смертность среди пленных. Не зарегистрированные пленные «официально» вообще не числились.
6. «Предметы одежды и снаряжения, особенно котелки [...], столовые приборы, палатки и т. д.» следует оставлять военнопленным и «при перевозке в лагеря на территорию рейха разрешать брать с собой». Это говорит о том, что пленных предполагалось размещать с минимально возможными материальными издержками; палатки, между прочим, должны были служить пленным укрытием до тех пор, пока они сами не построят себе бараки. При этом, конечно, не считались с тем, что пленные при окружении или во время последующих затем длительных изнурительных маршей только в самых редких случаях могли сохранить предметы своего снаряжения52.
7. О питании пленных был издан особый приказ53.
8. Пленным не разрешались никакие связи с государством-гарантом или с обществами помощи54. Тем самым исключался всякий контроль и возможная помощь, в том числе гуманитарного порядка.
9. Доверенные лица, которые должны были представлять интересы пленных перед государством, в чьей власти они оказались, не должны допускаться к военнопленным55.
10. Уголовное преследование военнопленных не ограничивать наказаниями, предусмотренными Женевской конвенцией о военнопленных56.
Таким образом, от сущности конвенции ничего не осталось. Содержание позволяет видеть, что основная мысль 3-х конвенций, а именно, что с пленными «в любое время должны обращаться по-человечески», была устранена. Следующие, изданные после 22 июня приказы об обращении и питании военнопленных достаточно это подтверждают.
Особо следует обратить внимание на 2 момента в приказе:
1. «Руководящий состав» (офицеры и унтер-офицеры) должен отделяться и увозиться «в первую очередь-»51.
На первый взгляд кажется удивительным, что для обращения с комиссарами не было дано никаких распоряжений. Но при более точном рассмотрении становится ясно, что это означает не что иное, как то, что приказ о комиссарах был уже известен и предполагалось его выполнение. Касающийся «руководящего состава» абзац практически дословно заимствован из неоднократно упоминавшегося приказа Гальдера от 3 апреля58; там, правда, значится: «Офицеры, политические комиссары, унтер-офицеры»59.
2. Далее в лагерях, входивших в зону ответственности ОКВ, было приказано производить «отбор [военнопленных] по их национальной принадлежности», причём «прежде всего» следовало обращать внимание на немцев, украинцев, белорусов, поляков, литовцев, латышей, эстонцев, румын и финнов. Это соответствовало проводившейся уже на Западе и Юго-востоке политике разделять пленных по этническим группам, чтобы с некоторыми из них обращаться лучше и натравливать их всех друг на друга. Однако удивительно, что и здесь не были упомянуты ни комиссары, ни евреи. Национал-социалистская расовая политика, как уже говорилось, нашла своё отражение и в вопросах, касающихся военнопленных. Так, 16 июня 1941 г., когда вышел рассматриваемый здесь приказ, отдел по делам военнопленных приказал евреев среди французских военнослужащих размещать
78
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

отдельно, то есть создать в «шталагах» и «офлагах» гетто60. Поэтому трудно представить, чтобы считавшиеся особенно «неполноценными» восточные евреи не привлекли к себе никакого внимания; напротив, следует предположить, что их судьбу определял не сохранившийся особый приказ61.
На вопрос, в какой мере на самом деле была проведена подготовительная работа по приёму ожидавшихся пленных на территории рейха и в генерал-губернаторстве62, ответить довольно сложно. Позднейшая обстановка в лагерях на территории рейха заставляет предположить, что начатые в соответствие с отданными в апреле распоряжениями подготовительные работы ограничились заготовкой «огороженных, но совершенно неподготовленных для жилья» мест. Лучшую информацию источники дают о приготовлениях в генерал-губернаторстве. Однако и здесь видно, как между маем и июлем концепция содержания военнопленных была радикализирована по ряду положений. Начальник службы содержания военнопленных особого назначения в генерал-губернаторстве, генерал-лейтенант Гергот63 получил в начале мая задание оборудовать 4 пересыльных лагеря для военнопленных, «которые время от времени, в зависимости от имеющихся транспортных средств, должны освобождаться от военнопленных путём их эвакуации на территорию рейха»64. Приказ ОКВ от 16 июня предусматривал создание уже 6 лагерей, в которых следовало разместить военнопленных «до максимального предела их вместимости»65. 2 июля Гергот получил от отдела по делам военнопленных в ОКВ приказ переоборудовать эти лагеря на зимний период для длительного пребывания в них 1 млн. военнопленных. То, что это значительно превышало плановые задания и материальные возможности генерал-губернаторства, ясно из того, что командующий войсками генерал-губернаторства уже в тот же день заявил по телеграфу протест ОКВ66.
В генерал-губернаторстве для подготовки лагерей также было сделано лишь самое необходимое. Были подготовлены только «летние лагеря», в которых военнопленные должны были находиться большей частью под открытым небом в норах и землянках67. Резюмируя ряд последовательных планов, становится ясно, что сначала, как и в случае с пленными других национальностей, большую часть советских пленных предполагалось доставить на территорию рейха, где их наряду с другими пленными надлежало использовать для работ в промышленности и сельском хозяйстве. На 2-м этапе планирования решено было в зависимости от численности пленных по возможности удалить их с территории рейха. На 3-м этапе ясно прослеживается тенденция любой ценой и невзирая ни на какие последствия для военнопленных вывезти их с территории рейха68.
В связи с проблемой подготовки лагерей возникает вопрос, на какое количество военнопленных рассчитывало или должно было рассчитывать военное руководство. В сохранившихся документах на этот счёт нет конкретных указаний, однако выводы о приблизительном количестве сделать можно. Неоднократно упоминавшийся организационный приказ отдела по делам военнопленных от 16 июня 1941 г. предусматривал создание на территории рейха, - причём все на учебных полигонах69, - 19 лагерей общей вместимостью на 790000 человек. Для генерал-губернаторства и I корпусного округа (Восточная Пруссия) были предусмотрены 6 или 8 комендатур стационарных лагерей, что при средней величине лагеря на террито
У. Организационные приготовления
79

рии рейха (40000 чел.), позволило бы разместить 560000 человек. При этом для определения вместимости указывались критерии - «возможность предотвращения массовых побегов и бунтов, а также возможность достаточного медицинского обслуживания (против угрозы эпидемии)». Это указывает на то, что в этих лагерях планировалось создать ещё более примитивные условия, чем в таких же на территории рейха, и разместить в них возможно большее количество пленных. Если принять в расчёт ещё и тех пленных, которых следовало использовать на работах в прифронтовой зоне и в рейхскомиссариатах, - а это большая их часть, - то можно предположить, что расчёт делался по меньшей мере на 2-3 млн. пленных. К такому же количеству можно прийти на основании предполагаемого весной 1941 г. со стороны ОКВ и ОКХ боевого состава Красной Армии в 227-247 соединений70. Это тем более верно, если учесть, что исходили из того, что сопротивление Красной Армии будет сломлено уже в первые 4 недели войны и что основные её силы могут быть «окружены и уничтожены» в первых пограничных сражениях71. Следовательно, при планировании надо было исходить из того, что в течение 6-8 недель нужно будет обеспечить снабжение по меньшей мере 1-2 млн. военнопленных.
2. Планирование в ОКХ и в высшем войсковом командовании
По сообщению сотрудника генерал-квартирмейстера Вагнера, чьё ведомство в ОКХ несло ответственность за военнопленных, вопросы, касающиеся военнопленных, «разрабатывались с перспективой и в кропотливом труде»72. Об этих приготовлениях можно в основном судить также на основе сохранившихся приказов.
ОКХ на основании уже упомянутого приказа Гальдера от 3 апреля издало основополагающие директивы, которые были изменены в июне в отдельных своих пунктах73. Уже говорилось о том, что положения этих директив отменяли важнейшие части Женевской и Гаагской конвенций, причём это делалось, вероятно, не на основании речи Гитлера от 30 марта74. В частности, было дано указание:
1. Пленные уже в дивизиях должны использоваться в прифронтовой зоне в качестве «ценной рабочей силы»75.
2. В тыл должны отправляться только те пленные, которые не нужны на работах; пленных, взятых в самых первых боях, следует включить в «тыловую организацию», то есть отправить на территорию рейха и в генерал-губернаторство.
3. «Руководящий состав (офицеров, политических комиссаров, унтер-офицеров) следует отделить в первую очередь и направить в тыловую организацию».
4. Для эвакуации следует использовать порожний транспорт (то есть возвращающиеся грузовые автомашины), чтобы избегать нарушения дорожного движения марширующими колоннами пленных.
5. С самого начала строго пресекать неповиновение пленных и в то же время награждать прилежную работу достаточным питанием и хорошим обеспечением. Этот последний пункт также является выражением уже упомянутых «консервативных расчётов», представителями которых были Гальдер и фон Браухич. В этом проявляется политика «кнута и пряника» и своего рода патриархальная мораль колонизаторов, причём особенно чётко в дополнении, которое сделал обер
80
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»

No comments:

Post a Comment