пользованию рабочей силы окончательно были закреплены «неограниченные полномочия по управлению всем процессом использования рабочей силы»117. Эти формальные полномочия, которые вскоре после этого вместе с самой группой по использованию рабочей силы перешли к новому ведомству в лице генерального уполномоченного по использованию рабочей силы, не были в последующем оспорены даже новым министром вооружения Шпеером. Но фактически всем процессом использования рабочей силы с апреля 1942 г. всё в большей степени управляла новая коллегия «Центрального Планирования»1™. Правящая верхушка «Центрального Планирования», а именно, министр вооружения Шпеер, генерал-инспектор авиации Мильх, статс-секретарь Геринга Кернер, а позднее также начальник управления планирования в ведомстве Шпеера Керл и начальник имперского объединения угля Плейгер занимались не только распределением рабочей силы, но и оказывали существенное давление на Заукеля, заставляя его добывать больше рабочих рук119.
6) Ответная реакция на «борьбу с противником»
К усилиям по увеличению объёма использования советских пленных относится также то обстоятельство, что рабочая группа по использованию рабочей силы стала теперь настаивать на сокращении ликвидации «нежелательных» пленных до «разумных» пределов; это показывает, насколько Германия была теперь заинтересована в жизни пленных.
5 декабря 1941 г. в общем управлении вермахта под председательством генерал-лейтенанта Рейнеке состоялось совещание, в котором наряду с представителями имперского министерства труда и имперского министерства по делам оккупированных восточных территорий принял участие также начальник гестапо Мюллер. Рейнеке обратился к нему с просьбой
ввиду новой обстановки, во время акций «отбора», проводимых органами полиции
безопасности, особое внимание обращать на квалифицированных рабочих редких
специальностей.
Мюллер заявил, что
до сих пор отобрано всего лишь 22000 русских военнопленных и около 16000 из них ликвидировано120. [...] Он понимает создавшееся положение и готов ещё раз дать указания своим органам, чтобы те в сомнительных случаях избавляли от отбора ценных специалистов ради использования их в производстве121. Правда, «понимание» Мюллера было неискренним; то, что он дал или готов был дать соответствующие указания своим органам, было в высшей степени маловероятно. Хотя отдел по делам военнопленных 18 декабря ещё раз информировал рейхсфюрера СС о том, что «от фюрера должен прийти приказ об усилении использования труда советских военнопленных»122, Мюллер только 13 февраля 1942 г. изменил инструкции для айнзацкоманд. Отныне
[отбору подлежали] только действительно неблагонадёжные и совершенно нетерпимые элементы, которые представляли собой серьёзную угрозу при использовании их труда на стратегически важных предприятиях (красные комиссары, политруки, руководящий состав НКВД и КПСС и др.). Соблюдение справедливого баланса между охранительными мерами полиции безопасности и неотложной потребностью оборонной промышленности в рабочей силе должно было стать обязательным123.
VIII. Решение об использовании военнопленных..
221
То, что речь при этом действительно шла о принципиальном изменении, становится ясно из необычайно обширного количества параграфов в приказе124.
Проводившаяся в 1941 г. практика превентивной ликвидации всех пленных, которые возможно когда-нибудь могли стать опасными для национал-социалистской системы, в 1942 г. была существенно ограничена. Однако со всеми теми пленными, чьё поведение во время трудовой деятельности согласно применявшимся при этом довольно пространным критериям вызывало подозрение в том, что они могут представлять собой расовую или политическую «опасность»125, «боролись» тем более безжалостно.
в) Развитие процесса использования труда пленных до весны 1942 г.
Из описания развития предписаний об использовании рабочей силы советских пленных между началом ноября 1941 и мартом 1942 г. уже становится ясно, что несмотря на требование Геринга от 7 ноября ко всем задействованным ведомствам «содействовать самому широкому использованию русской рабочей силы»116, на практике проявилась удивительная инерция, которая ещё раз показала огромную пропасть между идеями национал-социализма и действительностью в национал-социалистском государстве. В особенности в первые недели после решения, где-то до середины января 1942 г., даже в предусмотренных национал-социалистским руководством рамках ничего не было сделано для того, чтобы ограничить массовую смертность и организовать быстрое использование пленных на работах; причинами этого были широко распространённое идеологически мотивированное сопротивление и бюрократическая неповоротливость127. К концу января 1942 г. в немецкой военной экономике было занято 147 736 советских пленных; почти половина из них (69518 чел. =47%) использовалась в строительстве и на железной дороге, ещё 31460 (21,3%) - в сельском хозяйстве; в металлургической и сталелитейной промышленности (5284 чел. = 3,58%), а также в горном деле (3140 чел. = 2,1%), напротив, была занята сравнительно небольшая часть пленных128. Сначала эти показатели росли очень медленно: от 153 764 чел. в конце февраля (+ 4%) до 166881 чел. в конце марта (+ 8,6%)129. Только в апреле с увеличением на 30508 человек (= 18,3%) начался резкий рост, который продолжался до конца октября 1942 г., когда в военной экономике работало уже 487535 советских пленных130. Главную роль в усилении этого роста с одной стороны сыграло то обстоятельство, что теперь все задействованные ведомства знали, что использование пленных неизбежно и не хотели окончательно поставить под сомнение победу Германии. Так что возражений по этому поводу становилось всё меньше. С другой стороны, в наличии теперь имелось гораздо больше пленных: состояние здоровья тех пленных, которые пережили зиму, улучшилось, а с конца мая в зоне ответственности ОКВ стали поступать новые пленные из боёв в Крыму и под Харьковом131.
Другим фактором, который сделал возможным этот быстрый рост, стало изменение позиции немецких промышленников. В зимние месяцы 1941/42 гг. среди них наступило прозрение; в отличие от осени 1941 г. советские пленные теперь казались желанной рабочей силой; считалось, что благодаря достаточному питанию они сохранят свою трудоспособность. Как уже говорилось, промышленники поначалу также относились к использованию труда пленных с большим недоверием.
222
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
Из-за сравнительно малочисленных поначалу случаев использования пленных, по-видимому, только на рубеже 1941/42 гг. стали поступать исчерпывающие сведения о его результатах132. 20 января подгруппа танкостроения отправила в VI особую комиссию (по танкам)133 циркулярное письмо с докладом одного из членов этой комиссии о посещении автомобильного завода в Фаллерслебене134. Там уже было занято несколько сотен военнопленных советских квалифицированных рабочих и руководство завода было довольно их работой:
В Фаллерслебене доказано, что русские военнопленные также могут использоваться в производстве, а при правильном использовании и справедливом обращении даже приносить определённую прибыль135.
Другие фирмы также оказались поражены способностями пленных. На заводах Германа Геринга в Ватенштедте, где было занято 1850 пленных, последние якобы «вопреки ожиданиям [...] проявили большую аккуратность в обращении с доверенными им машинами». Их темп работы отчасти превосходил темп не только других иностранных, но и немецких рабочих136. Даже председатель особой комиссии по тракторам Динкелакер во время своих визитов по различным фирмам констатировал, «что русские - хорошие работники, если они получают достаточное питание»137. Когда 16 февраля 1942 г. председатель правления «Гарпенер Бергбау АГ», генеральный директор Эрнст Бускюль в письме к руководителю концерна Фридриху Флику настоятельно рекомендовал ему не использовать советских пленных, ибо это, мол, «по меньшей мере безответственно для горного дела»13*, то генеральный уполномоченный Флика Бернгард Вейс указал ему на то, что на другом предприятии концерна, а именно, на заводах Линке-Гофман в Бреслау с их помощью добились «наилучших результатов»139. Пленных, которые прибыли «в совершенно изнурённом и истощённом состоянии», сначала целую неделю «до некоторой степени выхаживали», применяя постельный режим; пленные, которые «в целом произвели довольно хорошее впечатление, разумеется подвергались справедливому обращению с надлежащей строгостью». «Особенно действенным» оказалось то обстоятельство, что пленные, прилагавшие особое старание, на ужин получали двойную порцию140. Вейс пришёл к выводу, что
с русскими военнопленными гораздо проще добиться нужной производительности труда, чем с итальянскими, испанскими или иными гражданскими рабочими, с которыми к тому же следует бережно обращаться.
Это была позиция так называемых «просвещённых» технократов141, которые свободно от идеологически застывших установок ясно видели долгосрочные возможности, которые использование советских пленных предлагало для борьбы за промышленное первенство на период после окончательной победы, и которые решительно выступали за использование этих возможностей142. Они полностью отказались от близорукой эксплуатации по принципу износа, с самого начала проводившейся прежде всего в некоторых учреждениях горной промышленности, и большинством голосов заглушили голос генерального уполномоченного по использованию рабочей силы Фрица Заукеля, который в программной речи 26 апреля 1942 г. заявил, что использование пленных и гражданских советско-русских лиц следует поставить под сомнение, что, мол,
VIII. Решение об использовании военнопленных..
223
Использование труда советских военнопленных
конец
конец
конец
конец
конец
конец
конец
конец
конец
Отрасль экономики
января
февраля
марта
апреля
мая
июня
июля
августа
сентября
1942
1942
1942
1942
1942
1942
1942
1942
1942
1. Сельское хозяйство
31460
39374
45566
68935
86838
98491
107100
116431
135486
2. Лесное хозяйство
3967
4222
4027
4136
4942
4896
5954
6391
6293
3. Горная промышленность
3140
3889
4050
4103
5294
7399
19485
38976
61896
(9,67%)
(11,65%)
(11,63%)
(12,10%)
(15,36%)
(2023%)
(37,47%)
(57,98%)
(69,48%)
778. Производство строитель-
ных материалов
7-10
9. Производство керамики
11363
11720
11639
11420
12882
13848
14947
17301
19265
10. Стекольная промышлен-
ность
11 ./12. Выплавка чугуна и ме-
таллов
13./16. Металлургическая и
сталелитейная промышлен-
ность
17. а) машиностроение, котло-
11-19
строение и приборостроение
б) стале- и металлоконст-
5284
12091
25147
35824
49603
60330
72359
86711
101041
рукции
в) кораблестроение
г) транспортное машино-
строение
д) самолётостроение
18. Электротехника
19. Точная механика и оптика
20. Химическая промышлен-
476
714
1136
1726
3233
3801
4973
4832
5385
ность
21. Текстильное производство
22. Производство и перера-
ботка бумаги
26./28. Кустарные промыслы
3200
3366
3399
4113
5718
6363
7464
99196
10179
30./35. Пищевая и вкусовая
пром-сть
36./38. Производство одежды
194
264
356
299
330
423
576
764
910
39. Строительная промыш-
31917
27453
24856
26125
26839
27466
30197
32152
ленность
39, 40, 45
40. Обеспечение водой, газом
69518
и электричеством
45. Имперские автомобиль-
20617
18664
18483
19985
23806
25042
25839
27873
ные и железные дороги
41./43. Торговля
41/43,46/47
2444
2438
2667
4628
5102
8221
13159
23128
46./47. Остальной транспорт
1917
49, 50, 52. Администрация,
образование, правовое и хо-
49, 50, 52,
зяйственное обучение
51 и пр.
51. Вермахт, имперская служ-
17227
27056
22986
20817
22568
22318
24055
25654
31486
ба труда
Прочие отрасли экономики
Итого
147736
153674
166881
197389
242146
273616
317642
375451
455054
% от общего количества
военнопленных всех
10,75
11,22
12,0
13,96
16,65
18,56
21,07
24,12
27,93
вражеских государств
224
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
в немецкой военной экономике
конец октября 1942
конец января 1943
15.03. 1943
15.04. 1943
15.05. 1943
15.06. 1943
15.07. 1943
15.08. 1943
15.11. 1943
15.02. 1944
15.05. 1944
15.08. 1944
132615 6699 63210 (70,39%)
92836 13225 90759 (74,61%)
101461 11966 94030 (75,31%) 15843
110606 10761 96879 (76,20%) 16260
115987 12027 93379 (75,04%) 16071
121806 9412 93964 (74,30%) 16291
123760 8680 98391 (75,98%) 16206
121346 8176 100633 (76,77%) 16193
119313 16186 154536 (74,13%) 17057
116158 16063 165512 (70,37%) 17253
132625 10544 168456 (69,61%) 16615
138416 10515 159898
18366
20015
21737
4284 883
4173 976
4131 1073
4063 1109
4273 1124
4022 1139
4362 1162
4542 1325
4306 1351
4062 1361
26274
26365
25668
25205
25843
25397
30121
35988
35628
36051
29792
27590
26574
26410
11-19
25575
25757
26333
29196
30526
31615 а) 36806
110789
126135
63234
60597
59862
58100
57835
17 (а-д)
55554
55219
59506
60878
б) 2540
в) 5397
123767
119180
117449
114077
113700
111074
116426
128975
133025
г) 10102 Д) 8194
6445
8795
3204 1263 10391
3452 1176 11056
3967 1378 10679
3250 1112 10575
3241 1206 10541
3178 1188 10173
3565 1188 10070
3165 1190 10750
4823 1170 8369
4949 1979 7978
1762 3214
1639 3196
1674 3026
1510 3579
1687 3530
1481 3314
1669 3169
1948 3021
1983 3270
2085 3231
11308
12972
13092 6444
13000 5724
13071 4920
11506 4922
12992 5109
12437 4917
12092 8506
12889 5615
13165 5187
12895 5524
1044 32577
1470 30268
1602 36535
2046 34634
1823 36180
1338 33980
1548 33233
1653 30734
1671 26748
2015 31640
2200 31896
2474 32299
1366
1600
1852
1780
1838
1891
2232
1755
1490
1337
28674
28229
23164
22248
21789
20976
21683
20579
21606
21840
23802
25827
27605
30370
6253 20391 2519
5545 19431 2420
5752 20146 2323
5602 19899 2099
5863 21560 1872
5001 21147 1868
5157 21212 2064
5661 20711 1990
5326 21520 2429
5229 21474 3016
46562
36955
14246
14576
15298
14520
16544
16512
17989
22936
28816
35839
1815
1801
1838
1961
1841
1816
1464
1680
2153
2101
487535
493761
495038
497751
500487
494969
505975
496106
564692
594279
618528
631559
29,42
30,43
30,74
31,09
31,27
31,60
33,11
33,93
30,434>
31,25
32,26
32,72
Источник: Der Arbeitseinsatz im (Groß)-Deutschen Reich, 1942-1944.
VIII. Решение об использовании военнопленных... 225
даже машина может произвести только то, что я ей предоставил в виде горючего, смазочного масла и ухода. И насколько больше предварительных условий я должен принять во внимание в отношении человека, особенно если он принадлежит к более примитивному народу и расе143.
Условия, которые были предписаны немецким руководством относительно использования труда советских пленных шли навстречу пожеланиям этих технократов. С полным основанием Вейс подчёркивал, что в отличие от испанских и итальянских рабочих, которые находились в Германии на добровольной основе и с которыми по политическим причинам вынуждены были обращаться очень бережно, с советскими пленными можно было обращаться «как угодно плохо». Советских пленных, а также гражданских рабочих можно было заставить работать какими угодно суровыми средствами. При недостаточной производительности труда пищевые рационы могли быть сокращены или вообще не выданы, что при общей ситуации с питанием пленных было очень действенным принудительным средством. Обращенные в позитив, они с предложением умеренного питания могли существенно поднять производительность труда. Эти средства, уже использованные в 1940 г. в отношении польских гражданских рабочих, вскоре стали систематически применяться. С лета 1942 г. различные стороны настаивали на введении «продуктивного питания», с помощью которого рассчитывали добиться повышения производительности труда144. У пленных не было возможности выступать против этой практики, ибо каждый пленный, который восставал против этого, подвергался опасности тут же угодить в концентрационный лагерь145.
Согласно цели немецкого руководства финансировать войну за счёт беспощадной эксплуатации покорённых народов, государство оставляло за собой большую часть дохода от работы советско-русских пленных. Однако и для частных предпринимателей эти условия оставались достаточно выгодными.
Сначала в сентябре 1941 г. было предписано, чтобы предприниматели выплачивали им такую же зарплату, как и польским пленным146. Для сельского и лесного хозяйства это означало чистую прибыль, так как промышленные отрасли должны были отчислять лагерям военнопленных одинаковые суммы за всех пленных147. Из этих платежей, - в промышленных отраслях - 60%, при сдельной оплате - 80% зарплаты, которую немец получал за ту же работу, плюс 10-процентный «паушальный сбор» в качестве компенсации за социальные выплаты, которые удерживал предприниматель, - советские пленные поначалу не получали ничего. Ежедневно 0,05 марки отчислялись в средства лагеря148. Кроме того, из «зарплаты» оплачивались помещение и питание, а остаток поступал в доход государства.
После объявления всеобщей трудовой повинности была велено осуществлять «выплату небольшой заработной платы» - 20 пфеннигов за рабочий день - из денег, которые предприниматель перечислял лагерю149.
Хотя порядок оплаты советских пленных на первый взгляд не давал предпринимателям преимуществ по сравнению с оплатой других пленных, возможности по извлечению прибыли тем не менее оставались. 60-процентная доля почасовой оплаты определялась исходя из того, что военнопленные выполняли 60% выработки среднего немецкого рабочего. Если же пленные производили больше, а для советских пленных это было правилом, если их кормили более менее сносно150, то
226
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
для предпринимателя это означало прямую прибыль. К тому же в первые месяцы, когда истощённые пленные едва могли работать, отчисления с предпринимателей были резко сокращены151. Использование сдельной оплаты труда было принципиально выгодно, ибо при 88-процентной зарплате предприниматель получал 100-процентную выработку. Наиболее ловкие предприниматели умели использовать и другие возможности получения прибыли152. Так, угольная промышленность при энергичном покровительстве Плейгера добилась в 1943 г. чрезвычайно большого снижения расходов за работу советских пленных153.
Ортодоксальная марксистско-ленинская наука, прежде всего в ГДР, даже в существенно более требовательных и эмпирически обоснованных работах последних лет упорствовала в основных принципах теории агентов: Немецкие промышленные «монополии» якобы по объективным экономическим причинам испытывали «формальную нехватку живой и сверхурочной работы», а потому «решили» организовать массовое привлечение на территорию рейха самой дешёвой рабочей силы. Они заставили зависимое от них политическое руководство «установить систему крайнего рабства...» и использовали её в своих интересах. Однако сам процесс принятия решения об использовании рабочей силы показывает, что не может быть и речи о
существовании достаточно конкретных доказательств этой явно преступной позиции ведущих немецких монополий, доказательств их инициативы и ведущей роли в массовом привлечении пленных на всех этапах войны154. Приведенные выше доказательства не оставляют ни капли сомнения в том, что по меньшей мере значительная часть немецкой тяжёлой промышленности отдала бы предпочтение возвращению призванных немецких рабочих, как существенно менее рискованному решению. Работа советских рабочих отнюдь не обещала «сверхдоходов в колониальном смысле»155, - государство само хотело получать эти доходы. Это утверждение, однако, вовсе не означает, что мы разделяем ошибочное мнение, будто немецкая экономика не имела никакой заинтересованности в эксплуатации рабочей силы этих военнопленных и работавших по принуждению рабочих с Востока и будто бы примирилась с этим только под давлением национал-социалистского руководства156. Утверждение, что большая часть немецкой промышленности поначалу с неудовольствием отнеслась к использованию этой рабочей силы, - то ли по деловым, то ли по идеологическим причинам, - не исключает ни того, что отдельные «идеологически» инертные технократы уже очень рано стали бороться за возможность эксплуатации этих пленных, ни того, что немецкие предприниматели уже после принятия решения по мере сил воспользовались этой возможностью157.
Здесь следует также констатировать тот «примат политики», который Тим Масон убедительно противопоставил постулированному историками ГДР «примату промышленности»158. Это не означает полного снятия вины с немецкой экономики при национал-социализме, ибо она «варварски, - как того требовал здравый смысл, в том числе в отношении советских пленных, - использовала предоставленные ей возможности»159, искала и воспользовалась данным ей шансом, даже если её требования и решения и не были первичны в ответственности за судьбу советских пленных.
VIII. Решение об использовании военнопленных..
227
IX. СОВЕТСКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ В ЛАГЕРЯХ СС
Существование «трудовых лагерей для военнопленных», принадлежащих войскам СС, до сих пор привлекало к себе сравнительно мало внимания. Состояние источников, освещающих это явление, оставляет желать лучшего, но всё же позволяет описать важнейшие черты этого процесса.
Как уже говорилось, ещё 1 марта 1941 г. Гиммлер отдал приказ коменданту концлагеря в Освенциме штурмбанфюреру СС Рудольфу Хёссу построить «лагерь для военнопленных» на 100000 человек, - речь при этом могла идти только о советских пленных1. Этот проект находился в теснейшей связи с планированием поблизости от концлагеря крупного промышленного комплекса по производству синтетического каучука и синтетического горючего, к строительству которого концерн «ИГ Фарбен АГ» приступил на рубеже 1940-1941 гг. Поскольку возникновение этого промышленного комплекса, который должен был стать «краеугольным камнем здоровой немецкой нации на Востоке»2, даёт важные разъяснения относительно перспектив на будущее, существовавших в начале 1941 г. в важнейших отраслях немецкой промышленности, и относительно планов в отношении советских пленных, на нём следует кратко остановиться3.
В ноябре 1940 г. на совещании между представителями «ИГ Фарбен АГ» и имперского правительства было решено, что для увеличения годового производства синтетического каучука до 150000 тонн нужно построить ещё два таких же завода4 по производству каучука, как завод III в Людвигсхафене и завод IV в Верхней Силезии. Дальнейшее планирование осуществлялось очень быстро. В начале декабря 1940 г. проектировщики «ИГ Фарбен АГ» обратили внимание на участок земли площадью в 5 кв. км возле Освенцима, который наряду с близостью к необходимому основному сырью, - углю и извести, - отличался ещё и тем, что после запланированного выселения поляков и евреев из Освенцима и окрестностей должна была освободиться жилая площадь для необходимой рабочей силы5. Немного позже стало ясно, что евреи и поляки, несмотря на «выселение», могут пригодиться в качестве рабочей силы, и что из концлагеря Освенцим, - в котором в это время находилось целых 8000 заключённых!6 - вероятно, также можно будет получить рабочих7. Вместе с близостью к углю это уже в конце января 1941 г. сыграло решающую роль для принятия решения в пользу Освенцима, хотя президент правительства Нижней Силезии выступал за иной вариант, - в пользу Ратвица возле Бреслау, - обещая в этом случае значительную помощь и льготы8. Так как «выселение» поляков и евреев по планам Гиммлера в отношении восточных поселенцев весной 1942 г. привело бы к нехватке рабочей силы, концерну «ИГ Фарбен АГ» вскоре пришлось «вступить с
228
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
рейхсфюрером СС в переговоры, чтобы обсудить необходимые меры»9. Соответствующие распоряжения были отданы очень быстро. Уже 18 февраля 1941 г. Геринг, как уполномоченный по выполнению 4-хлетнего плана, поручил Гиммлеру принять меры по обеспечению рабочей силой строительства завода по производству каучука в Освенциме, которое должно было начаться в апреле 1941 г. Евреев из Освенцима и окрестностей следовало «удалить», чтобы освободить жильё для строительных рабочих; работоспособные поляки должны были получить «разрешение на пребывание» до конца строительных работ, а из концлагеря Освенцим10 следовало брать «максимально возможное количество обученных и необученных строительных рабочих». Это было сделано по требованию11 Карла Крауха, который после своего назначения генеральным уполномоченным по специальным вопросам химического производства (Гебехем) в управлении 4-хлетнего плана продолжал оставаться членом правления и председателем наблюдательного совета «ИГ Фарбен АГ»12. 26 февраля Гиммлер по распоряжению Геринга и по предложению Крауха отдал приказ о выселении евреев из Освенцима. Инспектору концентрационных лагерей бригаденфюреру СС Рихарду Глюксу и начальнику главных управлений СС «бюджет и строительство» и «администрация и экономика» группенфюреру СС Освальду Полю, было поручено немедленно связаться с руководителем строительства «ИГ Фарбен АГ» в Освенциме и оказывать ему любую возможную помощь путём поставки заключённых из концентрационных лагерей. Начальник личного штаба рейхсфюрера СС, группен-фюрер СС Карл Вольф, был назначен офицером связи Гиммлера по «проекту Освенцим» и получил полномочия13, - одно из многочисленных указаний на то, насколько важно это было для Гиммлера, - вступить в деловые отношения с «ИГ Фарбен АГ».
Вслед за тем 1 марта в Освенцим прибыл сам Гиммлер. Среди сопровождавших его лиц наряду с гауляйтером Верхней Силезии Брахтом и инспектором полиции и СС обер-группенфюрером СС Шмаузером, находились также инспектор концентрационных лагерей Глюке и «руководящие лица концерна «ИГ Фарбен Индустри»14. Во время совещания Хёсс получил от Гиммлера задание построить лагерь на 100000 военнопленных:
Для «ИГ» следует подготовить 10000 заключённых в зависимости от потребности и для ускорения строительных работ. Концлагерь Освенцим следует расширить до 30000 заключённых в мирное время [то есть на будущее]. Я собираюсь перевести сюда важнейшие отрасли оборонной промышленности.
На целях, которые преследовал при этом Гиммлер, следует остановиться более подробно. Следующий шаг сотрудничества Гиммлера с «ИГ Фарбен АГ» состоял в уточнении и заключении договора в два этапа. 20 марта в Берлине член правления «ИГ Фарбен АГ» доктор Генрих Бютефиш провёл переговоры с уполномоченным Гиммлера Вольфом, инспектором концентрационных лагерей Глюксом и начальником I управления по бюджету в возглавляемом Полем главном управлении СС «бюджет и строительство» обер-фюрером СС Георгом Лёрнером о «деталях [...] помощи, которую концлагерь может на себя взять при строительстве завода»15. При этом отнюдь не случайным был тот факт, что концерн «ИГ Фарбен АГ» представлял некомпетентный в этом деле Бютефиш, так как он был представителем «ИГ Фарбен АГ» в промышленных кругах, дружественных Гиммлеру и благодаря этому был знаком с Вольфом и Полем16.
IX. Советские военнопленные в лагерях СС
229
Договорились быстро; предупредительность СС вновь показывает, какое значение придавал Гиммлер установлению этой связи. Вольф обещал, что из концлагеря не только будут мобилизованы все имеющиеся в его распоряжении заключённые, но и что главное управление личного штаба рейхсфюрера СС использует всё своё влияние, чтобы с помощью обмена между концлагерями в Освенцим было доставлено достаточное количество квалифицированных рабочих [!]. Кроме того, строительная площадка должна была охраняться часовыми концлагеря, а в самом лагере будут по мере возможности построены мастерские для потребностей «ИГ Фарбен АГ»17.
Неделю спустя в Освенциме состоялись переговоры руководителя проекта, доктора Вальтера Дюрфельда и руководителя строительства, главного инженера Фауста с Хёссом, представителями Глюкса и Поля и ответственным за использование труда заключённых Бурбёком18. На этих переговорах, которые «проходили в чрезвычайно деловой, но тем не менее тёплой атмосфере», «ИГ Фарбен АГ» потребовал 1000 подсобных рабочих на 1941 г. и 3000 - на 1942 г. Хёсс дал согласие на первое и второе, заявив, что в случае надобности в их распоряжение будет предоставлена и дополнительная рабочая сила19. 7 апреля 1941 г. в Катовице состоялось учредительное собрание акционеров. Ожидания концерна «ИГ Фарбен АГ» на будущее после благоприятного результата переговоров с СС возросли: вместо 25000 тонн синтетического каучука в год, как было предусмотрено ещё в феврале, теперь намеревались произвести 30000 тонн. Кроме того, по поручению имперского управления по вопросам хозяйственного строительства, которое также подчинялось Крауху, на участке следовало как можно скорее построить гидролизный завод с годовой производительностью 75 000 тонн20. Ввиду готовности Гиммлера к сотрудничеству отнюдь не вызывает удивления тот факт, что 12 апреля Амброс писал в центральное правление «ИГ Фарбен АГ» во Франкфурте, что «новая дружба» «ИГ Фарбен АГ» с СС оказывается «очень плодотворной»21.
Описанный здесь процесс был в равной степени важен как для развития системы концентрационных лагерей, так и для общих тенденций развития отдельных отраслей немецкой промышленности. Во взаимодействии с крупной промышленностью Гиммлер видел возможность придать экономическим предприятиям СС новое качество, перевести их из стадии мануфактуры на самый современный промышленный уровень, причём действующая модель промышленных предприятий должна была возникнуть в завоёванных восточных областях: предприятия, на которых под руководством немецких специалистов по новейшим технологиям будет трудиться армия рабочих-рабов, - склонный к анахронизму проект будущего22. Сотрудничество с крупными промышленными предприятиями должно было позволить Гиммлеру при этом получить доступ к современным управлению и технологиям и к созданию армии квалифицированных рабочих-заключённых, что со временем позволило бы ему освободиться от зависимости со стороны промышленников. До этого момента времени союз обещал, однако, гораздо больше служить интересам промышленников, которые тем самым на долгое время рассчитывали остаться, по крайней мере, равноправными партнёрами23.
Эти планы по принципиальному изменению экономической функции концентрационных лагерей, которые, насколько известно, возникли в короткий срок
230
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
на рубеже 1940/1941 гг. и находились, вероятно, в самой тесной связи с проектом «ИГ Фарбен АГ», означали в то же время принципиальное изменение самих концлагерей. Только теперь возникли те гигантские комплексы, в которых насчитывались уже не тысячи, а десятки и сотни тысяч заключённых. Расширение лагеря Освенцим с 8000 до более чем 100000 узников в течение года должно было послужить этому началом.
В расчётах Гиммлера Освенцим ни коим образом не должен был стать лишь поставщиком рабов для «ИГ Фарбен АГ»; скорее Освенциму предстояло уже в ближайшем будущем стать «мощным центром оборонной промышленности, использующим в качестве рабочей силы заключённых»24. Однако планы Гиммлера не ограничивались только промышленной эксплуатацией казавшегося неисчерпаемым резервуара рабочих-рабов, они были обусловлены также специфическими взглядами партийной верхушки. Из 130000 заключённых, которые по планам Гиммлера должны были быть собраны в Освенциме в 1942 г., на долю завода по производству каучука в соответствие с планами марта 1941 г. приходилось не более 10%. Одной из центральных задач концлагеря в Освенциме было стать «сельскохозяйственной опытной станцией для Востока»25. Ещё одна часть заключённых должна была производить необходимые для расширения лагеря и для «ИГ Фарбен АГ» материалы -кирпичи и щебень. Однако его задачи не ограничивались только этой целью; более того, принадлежащий СС концерн «Немецкие карьеры и каменоломни», основанный главным образом на труде заключённых, был наилучшим образом оборудован для безумных послевоенных строительных проектов СС26.
Для развития промышленной составляющей его вожделенной цели - экономической империи - сотрудничество с «ИГ Фарбен АГ» было чрезвычайно важным. Какое значение при этом должно было иметь использование советских пленных, по имеющимся источникам установить невозможно. Но когда Гиммлер хотел предоставить в распоряжение «ИГ Фарбен АГ» 10000 заключённых, а концлагерь Освенцим предстояло расширить «в мирное время» всего до 30000 заключённых, то он при этом, должно быть, думал уже о 100000 военнопленных.
Действительно ли советские пленные использовались осенью 1941 г. на строительной площадке концерна «ИГ Фарбен АГ» - точно сказать нельзя 21. Неясно также, получил ли Гиммлер уже весной 1941 года твёрдое обещание ОКВ предоставить ему его контингент военнопленных. Ответственные в ОКВ лица - Кейтель и Рейнеке - постоянно заявляли после войны, что ничего не знали об этом контингенте Гиммлера. Рейнеке уверял, что не мог передать пленных СС, поскольку лагеря в зоне ответственности ОКВ подчинялись командующему армией резерва. Возможно, Гиммлер получил этих пленных от генерал-квартирмейстера28. Однако соответствующие распоряжения могли отдавать лишь Кейтель и Рейнеке29, и они это делали. 25 сентября 1941 года отдел по делам военнопленных в ОКВ распорядился,
чтобы до 100000 [советских] военнопленных было передано рейхсфюреру СС и
начальнику немецкой полиции в районе Люблина по мере поступления от ОКВ
особых указаний30.
На основании этого распоряжения в октябре 1941 года в Освенцим31 было доставлено около 10000 советских пленных. Уже в середине сентября часть концлагеря была огорожена колючей проволокой и по ней пущен сильный ток, - указание на
IX. Советские военнопленные в лагерях СС
231
то, каким опасным элементом считались военнопленные даже в лагере, уже отрезанном от внешнего мира. Первые 2014 пленных прибыли 7 октября 32. Они должны были построить «лагерь для военнопленных в Биркенау», для которого с момента мартовского приказа Гиммлера33, по-видимому, ещё ничего не было сделано. Пленные, якобы «лучшие из тех, что были в Ламсдорфе [318-й стационарный лагерь]», были совершенно измучены и истощены голодом34 после недельных маршей с линии фронта. К 25 октября в лагере находилось около 10000 пленных. В ноябре в лагерь прибыла команда СД, которая рассортировала пленных по четырём категориям: «фанатичные коммунисты», «политически нежелательные», «политически внушающие доверие» и «пригодные для перевоспитания». В первые две категории попало около 1000 пленных, которые в течение короткого времени были расстреляны или брошены в газовые камеры35. Остальные пленные в жесточайших условиях использовались на работах по строительству лагеря в Биркенау. Те из них, которые выжили несмотря на болезни и голод, в последующем были замучены охраной и надзирателями из числа немецких преступников, которых набрали в концлагере Заксенхаузен36. До конца февраля 1942 г. умерло 8320 пленных, причём только в ноябре 1941 г. - 3726 человек37. В августе 1942 г. было зарегистрировано ещё 163 смертных случая, а при последней лагерной перекличке 17 января 1945 г. - ещё 96 38. «Трудовой лагерь для военнопленных» Освенцим-Биркенау, построенный летом 1942 г., должен был теперь служить другой цели - стать крупнейшим лагерем по уничтожению людей в оккупированной Польше.
Освенцим не был единственным концлагерем, в который осенью 1941 г. привозили советских военнопленных. В большинстве других концлагерей также были огорожены забором «трудовые лагеря для военнопленных»; осенью 1941 г. туда завезли несколько тысяч советских пленных39. Как и пленные в лагерях вермахта, они находились в жалком состоянии, а ужасные условия в концентрационных лагерях в сочетании со зверским обращением быстро приводили эти «трудовые лагеря СС для военнопленных» к вымиранию40.
Кроме этих, включённых в состав концлагеря лагерей, существовало ещё два лагеря, которые призваны были служить исключительно или по крайней мере в первую очередь для размещения и эксплуатации советских военнопленных. Вблизи Люблина в генерал-губернаторстве в сентябре 1941 г. появился «лагерь СС для военнопленных в Люблине». Там пленные также истреблялись очень быстро: из 5000 человек, которых доставили ранней весной, в конце ноября в живых оставалось всего 1500, а в июне 1942 г. - лишь несколько сотен, которые все были убиты при попытке к бегству41. Хотя лагерь в дальнейшем назывался «трудовой лагерь для военнопленных», у него уже весной 1942 г. были все признаки «обычного» концентрационного лагеря42. Тем не менее, от «больших» перспектив на будущее отказались не столь быстро: уже 19 марта 1942 г. генерал-губернатор Франк был информирован о планах «создания лагеря [СС] для военнопленных в Люблине на 150000 [!] военнопленных»43. В концлагере Штутгоф под Данцигом, который только в декабре 1941 г. был преобразован в концлагерь, в начале декабря 1941 г. по плану также следовало разместить 25 000 советских пленных. Здесь заметно поэтапное изменение планов: по приказу Гиммлера с начала января 1942 г. здесь следовало разместить 25000 заключённых - включая военнопленных44. То, что затем
232
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
в 1942 г. советские военнопленные прибывали в этот лагерь в большом количестве - маловероятно.
В прифронтовой зоне сухопутных войск также существовало несколько лагерей СС для военнопленных. В то время как обычно лагеря в зоне ответственности ОКХ - армейские пункты сбора пленных и пересыльные лагеря - управлялись специально для этого сформированными и обученными подразделениями, четыре лагеря для военнопленных в тыловом районе группы армий «Центр» в районе Ко-нотопа в период с октября по декабрь 1941 года были подчинены 1-й (мот.) пехотной бригаде СС и «обслуживались» исключительно подразделениями этой бригады. Во всех этих лагерях господствовало мнение, «что было бы очень хорошо, если бы пленные исчезли - были расстреляны или умерли сами»45.
Наряду с этой общей тенденцией в концлагерях источники позволяют узнать также некоторые подробности о порядке передачи пленных, осуществляемой ОКВ, и об организации использования труда пленных, проводимой инспекцией концлагерей.
4 октября 1941 года отдел по делам военнопленных в ОКВ издал директивы о порядке «перемещения 25 ООО советских военнопленных для использования их на работах на предприятиях СС на территории рейха». Согласно этим директивам разрешалось передавать лишь таких пленных, которые уже были внесены в картотеку в стационарных лагерях. Пленные, хотя и подчинялись «во всех отношениях» СС, и в последующем должны были оставаться «на учёте в картотеке» справочного бюро вермахта. СС взяли на себя обязанность сообщать в справочное бюро о передаче, изменениях и тому подобном в используемых вермахтом карточках46. Обязанность информирования следует расценивать как попытку начальника отдела по делам военнопленных, подполковника Брейера, добиться от СС более-менее «нормального» обращения с пленными.
Соответствующие приказы инспекции концлагерей показывают, что поначалу там действовали осторожно. 23 октября вышло предписание сообщать в требуемых со стороны справочного бюро вермахта донесениях «пока только» о пленных, уже учтённых справочным бюро; по поводу других пленных в «надлежащее время» будут якобы оглашены особые распоряжения47. О том же намерении свидетельствует ещё один приказ от 29 октября, в котором при неестественных случаях смерти советских пленных кроме предписанного извещения о смерти требовался также краткий отчёт офицера-юриста. Но и этот отчёт «пока» не следовало подавать в справочное бюро48. Правда, не заметно, чтобы справочное бюро вермахта или отдел по делам военнопленных в ОКВ использовали эту возможность.
Кажется, что, несмотря на прежние поручения Гиммлера, инспекция концентрационных лагерей и сами концлагеря осенью 1941 г. ни коим образом не были готовы к использованию советских пленных. Хотя самое позднее в начале октября в концлагеря прибыли десятки тысяч пленных, организационные вопросы по их трудовому использованию были разрешены только в ноябре, когда количество пленных вследствие убийств, голода и эпидемий уже сильно сократилось. 10/ 11 ноября 1941 г. Глюке на съезде комендантов лагерей и ответственных за лагеря военнопленных «начальников лагерей превентивного заключения Е» дал устные указания, а 29 ноября в приказе «уполномоченного по использованию рабочей
IX. Советские военнопленные в лагерях СС
233
силы [заключённых]» значилось, что «вероятно, уже пришло то время, когда русских военнопленных можно привлекать к работам»49.
Главное управление имперской безопасности, по-видимому, также поначалу с недоверием относилось к этому использованию труда в концлагерях. Особенно были озабочены тем, что отобранные «нежелательные» пленные могли таким образом стать ещё опаснее. Поэтому начальник гестапо Мюллер 11 октября 1941 г. проинструктировал органы гестапо по телеграфу «во избежание ошибок» позаботиться о том, чтобы о «транспортах с приговорёнными к казни пленными» своевременно оповещали и чтобы
из транспортных сопроводительных документов было ясно, что в данном транспорте речь идёт о советских военнопленных, о казни которых имеется распоряжение начальника полиции безопасности и СД50.
Напротив, предположительно Глюке добился от Гиммлера согласия на то, чтобы казнь тех русских военнопленных (в особенности комиссаров), переданных для уничтожения в концлагерь, которых по причине физической пригодности можно использовать на работах в каменоломнях, была отложена51. Использование в каменоломнях означало в данном случае один из самых жестоких способов «уничтожения трудом». То, что это должно было применяться именно в отношении пленных, которых национал-социалисты считали воплощением «большевистских бестий», говорит о том, что здесь совершенно осознанно стремились к зверской «мести»52.
В стремлении Гиммлера к эксплуатации рабочей силы советских пленных с самого начала содержалась скрытый план «уничтожения трудом». Сохранять пленных в качестве ценной рабочей силы противоречило логике системы концлагерей. В парадоксальном стремлении, с одной стороны, сделать концлагеря продуктивными экономическими предприятиями, а с другой - проводить в них устранение расово и политически нежелательных групп53, слишком большую роль играло желание в лице советских пленных уничтожить «большевистского мирового врага» в его основе. Коменданты концлагерей, наподобие Хёсса, который верил в то, «что никакую работу невозможно выполнить без палки»54, вероятно, благодаря противоречивым приказам Гиммлера и Глюкса ещё больше укрепились во мнении, что «резерв» пленных неисчерпаем, и не ограничивается несколькими тысячами55. Уже в середине декабря 1941 г., когда немецкому руководству уже было ясно, что массовая смертность вообще может поставить под сомнение длительное использование труда военнопленных, Хёсс заявил представителям «ИГ Фарбен АГ», что он не может больше откомандировывать на стройку каучукового завода заключённых, поскольку должен как можно быстрее построить бараки для размещения 120000 советских пленных56.
Лишь в конце января 1942 г. Гиммлер также признал, что его планы, связанные с советскими пленными, по крайней мере, временно потерпели неудачу. Через неделю после конференции в Ванзее он сделал из этого отразившийся в приказе Глюксу примечательный вывод:
Поскольку русских военнопленных в ближайшее время ожидать не приходится, я буду отправлять в лагеря большое количество тех евреев и евреек, которых депортируют из Германии. Приготовьтесь к тому, чтобы в ближайшие четыре не-
234
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
дели принять в концлагеря 100000 мужчин и до 50000 женщин еврейской национальности. В ближайшие недели перед концлагерями встанут большие экономические задачи57.
Тем самым, как показал дальнейший ход событий, планы Гиммлера в отношении советских военнопленных вообще потерпели крах. После ноября - декабря 1941 г. Гиммлер больше не получал пленных для предприятий СС, не считая, конечно, тех пленных, которые до 1945 г. поступали в концлагеря на основании приказов об отборе и которых, в основном, убивали в течение короткого времени. При этом ничего не изменилось даже тогда, когда Гиммлер в октябре 1942 г. ещё раз договорился с Рейнеке и Заукелем о путях направления советских военнопленных58. Замыслам Гиммлера больше не предоставлялись соответствующие приоритеты59. Однако планы по эксплуатации рабочей силы советских военнопленных в концлагере Освенцим подготовили проведение «окончательного решения еврейского вопроса» двумя способами. С помощью «лагеря для военнопленных в Бир-кенау», - включая подъездные железнодорожные пути, - была создана основа инфраструктуры, которая позволяла перебрасывать в Освенцим сотни тысяч европейских евреев. А Хёсс и его заместитель Фрич изобрели в ходе экспериментов, -совершенно случайно, - техническое средство, позволившее истребить миллионы людей с минимальными затратами труда.
X. ПОПЫТКИ ДОБИТЬСЯ ОБРАЩЕНИЯ С СОВЕТСКИМИ ВОЕННОПЛЕННЫМИ СОГЛАСНО НОРМАМ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА
До сих пор ещё ничего не было сказано о попытках добиться в войне между Германией и Советским Союзом такого обращения с пленными, которое соответствовало бы Женевской конвенции о военнопленных 1929 г. или хотя бы нормам всеобщего международного военного права1. Эти попытки были предприняты, прежде всего, нейтральными силами - Международным Комитетом Красного Креста в Женеве и правительствами Швеции и Соединенных Штатов. Усилия Советского Союза и в особенности немецкого руководства были менее активны по ещё требующим рассмотрения причинам.
Основополагающие решения об обращении с советскими военнопленными были приняты ещё за несколько месяцев до нападения на Советский Союз. При обосновании преступных приказов немецкое руководство воспользовалось тем фактом, что Советский Союз не присоединился к Женевской конвенции и, сверх того, будучи правопреемником царской империи, заявил, что не чувствует себя связанным нормами Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны 1907 г.2 Эти обоснования были всего лишь прикрытием. Во время подготовки плана «Барбаросса» ни политическое, ни военное руководство не удосужилось даже выяснить, какие у него существуют международно-правовые обязательства. Такое выяснение началось только после нападения на Советский Союз, когда последний вынудил немецкую сторону принять срочное решение, предложив соблюдать правила Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны. К этому времени из-за преступных приказов уже были совершены деяния, исправить которые было очень трудно.
Как мало немецкое руководство было склонно стеснять себя международно-правовыми ограничениями в предстоящей войне на уничтожение, видно из того, что распоряжения об обращении с ранеными и больными советскими пленными были отданы на скорую руку, не считаясь с тем, что в этом случае Германия была связана совершенно определёнными обязательствами3.
Попытка незначительного меньшинства в военном руководстве поставить обращение с пленными с обеих сторон на международно-правовую основу была предпринята сравнительно поздно и практически не получила поддержки со стороны верхушки ОКВ и ОКХ.
Не говоря об очевидных предубеждениях в приказе о комиссарах и плане «Барбаросса», важнейшие охранительные положения Гаагской и Женевской конвенций в отношении советских военнопленных были фактически аннулированы организационным приказом отдела по делам военнопленных от 16 июня 1941 г.4 На этом
236
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
фоне непонятными кажутся два официальных письма, которые отдел по делам военнопленных 24 июня 1941 г. направил в управленческую группу «Заграница»4* управления разведки и контрразведки в ОКВ5. В первом письме содержалась просьба выяснить, сможет ли Международный Комитет Красного Креста осуществить предписанное Женевской конвенцией (статья 79) создание справочного бюро о военнопленных обеих сторон в нейтральной стране и можно ли будет использовать его для оказания помощи немецким пленным в Советском Союзе, - что молча предполагало соблюдение Женевской конвенции. Во втором письме в искажённой формулировке статьи 82 Женевской конвенции было заявлено, что Германия считает себя связанной предписаниями конвенции даже в том случае, если военный противник её не подписывал, а значит, и в случае с СССР6, - ввиду отданных приказов - удивительное утверждение. Поэтому отдел по делам военнопленных предложил
через министерство иностранных дел обратиться к государству-гаранту [Германии, то есть к Болгарии] с просьбой передать русскому правительству заявление, что Германия применяет в отношении русских военнопленных положения конвенции 1929 г. и обращается с ними соответственно. При этом ожидается, что и Россия будет придерживаться предписаний этой конвенции, задним числом заявив о своём присоединении к ней7.
Приемлемым объяснением для этого письма является то, что он был составлен по инициативе VI группы (международное военное право) управленческой группы «Заграница», в которой в то время значительную роль играл Хельмут Джеймс граф фон Мольтке, и что тем самым была сделана попытка добиться изменения существующих директив относительно обращения с военнопленными8. Это позволяет понять также дальнейший ход событий. В докладной записке начальнику управленческой группы «Заграница» капитан права, профессор, доктор Эрнст Мартин Шмитц, один из экспертов по международному праву в этом отделе, утверждал, что Германия в отношении Советского Союза не связана Женевской конвенцией, и СССР до сих пор не заявил, что считает себя связанным нормами Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны. Однако возникает вопрос,
не вступают ли в противоречие некоторые из отданных приказов9 с заявлением о том, что Германия соблюдает в отношении Советского Союза конвенцию о военнопленных. Если это так, то такое заявление можно сделать лишь в том случае, если эти приказы будут изменены в интересах немецких военнопленных в Советском Союзе.
Шмитц предложил заявить, что Германия будет соблюдать Женевскую конвенцию только в том случае, если СССР обязуется действовать аналогичным образом10. По-видимому, после этого соответствующее письмо было направлено в штаб оперативного руководства вермахта, а там заявили о том, что СССР, мол, не считает себя связанным даже Гаагской конвенцией11, - аргумент, который потерял силу вскоре после этого. Так что инициатива группы Мольтке оказалась безрезультатной. Тем не менее, благодаря ей на обсуждение был вынесен аргумент, который, как показало дальнейшее развитие событий, имел единственное намерение - заставить политическое и военное руководство позаботиться о собственных пленных в Советском Союзе.
X. Попытки добиться обращения..
237
Тем временем на другом уровне также были предприняты попытки, поначалу обещавшие успех. Уже через день после нападения Германии на СССР президент Международного Комитета Красного Креста Макс Хубер предложил правительствам СССР, Германии, Финляндии и Румынии в аналогичных телеграммах услуги Международного Комитета Красного Креста по организации обмена сведениями о раненых и погибших и списками фамилий пленных. Тот факт, что СССР не подписал Женевскую конвенцию, не должно было стать препятствием в том случае, если прочие стороны-участники примут предложенное урегулирование12. 27 июня нарком иностранных дел СССР Молотов принял это предложение от имени Советского Союза при условии, что так же поступят и его противники. Международный Комитет Красного Креста воспринял это как обнадёживающий знак, тем более, что это был первый раз, когда Советский Союз принял к сведению инициативу Международного Комитета Красного Креста. В тот же самый день Германия, Финляндия и Румыния были проинформированы об этом согласии.
Международный Комитет Красного Креста сразу же попытался использовать благоприятную ситуацию и 6 июля добился того, что Молотов заявил о согласии на установление контакта между советским послом в Анкаре и представителем Международного Комитета Красного Креста, в ходе которого следовало договориться об организации последующего обмена сведениями. Тем временем в начале июля имперское правительство также заявило о готовности к обмену списками фамилий13, что давало ещё большую надежду на заключение соглашения.
О серьёзности намерений Советского Союза заключить соглашение об обращении с пленными обеих сторон было заявлено в ноте, которую 17 июля 1941 г. советское правительство вручило правительству Швеции, выступавшей государством-гарантом, представлявшим интересы Советского Союза перед имперским правительством. В этой ноте, которая была передана министерству иностранных дел 19 июля, СССР заявлял, что он признаёт Гаагскую конвенцию о ведении сухопутной войны 1907 г. и будет соблюдать её на условиях взаимности14. Советский Союз, считавший обязательными для себя только те заключённые царским правительством соглашения, которые он официально признал, осуществил тем самым присоединение к Гаагской конвенции. Кроме того, заявлением, что он будет соблюдать положения Гаагской конвенции в отношении Германии на условиях взаимности, Советский Союз принял во внимание также то обстоятельство, что Гаагская конвенция содержит оговорку о всеобщем участии в договоре, и что Италия и Словакия не присоединились к этой конвенции15.
Для Советского Союза очень важно было прийти к взаимному урегулированию по поводу ведения войны. В вопросе обращения с пленными СССР, как показало дальнейшее развитие событий, не был готов соблюдать Женевскую конвенцию в полном объёме16, хотя это было связано также с неуступчивой позицией имперского правительства. Во всяком случае, даже положения Гаагской конвенции могли представлять собой сравнительно удовлетворительную основу. Постановление Совета Народных Комиссаров от 1 июля 1941 г.17, перехваченное немецкими войсками в конце августа 1941 г., показало, что ноту от 17 июля нельзя считать всего лишь пропагандистским мероприятием. Приведенные в этом постановлении директивы об
238
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
обращении с пленными не ограничивались положениями Гаагской конвенции, но содержали также отдельные положения Женевской конвенции18.
Немецкое руководство не было удовлетворено советской нотой от 17 июля; отсюда видно, что вопрос о взаимном обращении с пленными был для него сравнительно второстепенной заботой.
25 июля посланник Макебен докладывал, что в ОКВ, - имелись в виду Кейтель и штаб оперативного руководства вермахта, - «мнения о немецкой заинтересованности в этом вопросе разделились»:
С точки зрения ведения войны считалось более желательным, чтобы русские не осуществили своего мнимого намерения присоединиться к конвенции. С другой стороны, такое присоединение представляется желательным ввиду его благотворного воздействия на обращение с немецкими военнопленными. Кроме того, ОКВ поставило вопрос, будет ли Германия связана обязательствами Гаагской конвенции в отношении Советского Союза, даже если тот к ней не присоединится, и будет ли зависеть его присоединение к Гаагской конвенции от согласия Германии19. Отсюда следует, что ОКВ, по-видимому, было довольно плохо информировано министерством иностранных дел, поскольку Советский Союз по своему волеизъявлению уже присоединился к конвенции. Однако более важным представляется то, что ОКВ по сути дела не выяснило перед нападением на СССР, связана ли Германия обязательствами по Женевской конвенции, несмотря на то, что на этот счёт не было ясного представления20.
О позиции немецкого руководства, - а это отнюдь не была вынужденная Гитлером позиция, - можно судить по записке советника посольства доктора Альбрехта (правовой отдел министерства иностранных дел) от 1 августа 1941 г.21 Согласно ей ОКВ между тем сообщило, что отданные до сих пор указания по ведению войны не противоречат Гаагской конвенции, что либо ещё раз' свидетельствует о недостаточном знании офицерами в ОКВ международного права, либо было просто обманом со стороны министерства иностранных дел. ОКВ, - продолжал Альбрехт, - считает, что советскую ноту следует трактовать «лишь с внешнеполитической точки зрения», кроме того, советское правительство должно гарантировать, что его войска будут обращаться с пленными и ранеными в соответствии с положениями Гаагской конвенции.
Альбрехт в своей внешнеполитической оценке ноты указал на то, что отклонять предложение СССР нежелательно, так как это в пропагандистских целях может быть использовано против Германии. Немецко-русская договоренность была бы «единственным способом создания основы для организации содержания немецких военнопленных в русском плену». Третий пункт, названный Альбрехтом, ввиду восточных планов немецкого руководства, возможно, является самым значимым. Гаагская конвенция содержала также правила о военной власти на оккупированных вражеских территориях. Альбрехт указал на то, что союзники считают создание гражданских администраций в оккупированных польских областях, в Норвегии и Голландии нарушением Гаагской конвенции, - министерство иностранных дел считает действия Германии законными, - и что СССР также придерживается этой точки зрения. Поэтому в заключении он рекомендовал ответить на ноту заявлением, что, мол, отданные вермахтом указания соответствуют Гаагской конвенции,
X. Попытки добиться обращения..
239
а при необходимости добавить, что имперское правительство ожидает, что и Красная Армия также получит соответствующие указания.
На основе этой записки до 8 августа были разработаны докладная записка для Гитлера и проект ответной ноты. Гитлер при участии постоянного представителя Риббентропа в ставке фюрера Вальтера Хевеля существенно усилил резкий тон ноты22:
Имперское правительство может лишь выразить крайнее изумление тем, что советское правительство, несмотря на поведение его войск в отношении попавших в их руки немецких солдат, ещё считает себя вправе говорить о применении норм международного права при обращении с военнопленными и при этом ставить вопрос о взаимности. Само собой разумеется, что имперское правительство всегда обращалось с попавшими в его руки военнопленными в соответствии с действующими положениями международного права.
Вермахт обнаружил зверски убитых советскими войсками немецких пленных, что делает невозможным
говорить о Красной Армии, как об армии цивилизованного государства. При таком положении вещей Советскому правительству, - если вообще может идти речь о соглашении с ним относительно обращения с военнопленными, - следует сначала доказать, что оно действительно желает и в состоянии коренным образом изменить поведение своих войск и прочих своих органов в отношении немецких пленных23. Это правда, что советские войска в ряде случаев убивали немецких пленных24. Однако это, как показывает уже первая реакция ОКВ на советскую ноту, отнюдь не было истинной причиной, по которой у немецкого руководства не было повода для возмущения отданными преступными приказами, исполнение которых и было существенной причиной для актов возмездия советских солдат в отношении немецких пленных. Решающее значение имело желание немецкого руководства иметь свободу действий на Востоке. Свою принципиальную позицию Гитлер изложил 16 июля 1941 г. на решающем совещании за несколько дней до получения советской ноты:
Сейчас очень важно, чтобы мы не обнаружили перед всем миром наши цели. [...] Ни в коем случае нельзя осложнить наш путь излишними объяснениями. Подобные объяснения излишни, так как мы можем делать всё, насколько хватит наших сил, а всё, что не в наших силах, мы и так не сможем сделать25. Отклонение советского предложения произошло по тактическим соображениям. Для Гитлера, несмотря на всё презрение, которое он испытывал в отношении международных обязательств и договоров, очень важно было также формально иметь развязанные руки, причём не только ради «переустройства» завоёванных восточных территорий. Генерал Рейнеке, который, беспокоясь о судьбе немецких пленных в СССР, пытался «изменить резкий тон ноты», узнал от Кейтеля,
что фюрер решил не заключать никаких юридических соглашений с советским правительством по вопросу обращения с военнопленными26. Гитлер хотел сохранить свободу действий для ликвидации расово и политически нежелательных пленных и порабощения остальных.
Позиция немецкого руководства, невзирая на принципиальные идеологические предпосылки, определялась существовавшей к тому времени уверенностью в по-
240
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
беде. Поскольку были убеждены, что до полного краха Советского Союза осталось всего несколько недель, то поначалу пытались избежать ответа на советскую ноту путём затягивания времени27. К тому же Гитлер и военное руководство полагали, -из-за безответственных донесений с фронта, - что Красная Армия расстреливает всех пленных, и количество немецких пленных в советском плену сравнительно невелико28; по этой причине они считали излишним соглашаться на советское предложение, которое означало бы ограничение свободного от каких-либо предрассудков способа ведения войны. В грубой форме отклонив предложение, - что должно было исключить дальнейшие инициативы советского руководства, - немецкое правительство из-за чрезмерной переоценки собственных сил упустило важнейший и отнюдь не бесперспективный шанс привести взаимное обращение с пленными в соответствие с принципами человечности.
Уклонившись от заключения принципиального соглашения, с немецкой стороны всё же пытались добиться лучшего обращения с собственными пленными путём небольших практических уступок. Это происходило не в последнюю очередь и по внутриполитическим причинам - из-за позиции родственников пропавших без вести солдат и связанного с этим воздействия на моральный дух населения. По этой причине в середине августа Рейнеке попытался добиться смягчения ответной ноты, чтобы даже в случае отказа в этом вопросе не лишиться по формальным причинам возможности связи. Немецкое руководство, однако, не было готово платить за это ценой принципиального соблюдения Гаагской конвенции.
Министерство иностранных дел питало непонятные иллюзии по поводу последствий ответной ноты. В этом не видели
принципиального отказа советскому правительству в отношении выяснения всего неразрешённого комплекса вопросов. Тем не менее заключение особого правого соглашения между обоими правительствами отклонялось. Правда, меры по улучшению положения [пленных] и в дальнейшем следовало предпринимать29. На этой основе Рейнеке и отдел по делам военнопленных30 действовали уже со времени первого предложения Международного Комитета Красного Креста31, эта политика проводилась и в последующем.
В то время как немецкое руководство занималось советской нотой от 17 июля, Международный Комитет Красного Креста продолжал свои попытки добиться результатов прагматическим путём посредством прямых контактов с Рейнеке и отделом по делам военнопленных, с одной стороны, и с советским послом в Анкаре Виноградовым, с другой. Советское правительство, судя по всему, и в дальнейшем стремилось к тому, чтобы добиться взаимного соблюдения условий Гаагской конвенции. На переданное Международным Комитетом Красного Креста предложение Италии соблюдать Женевскую конвенцию заместитель наркома иностранных дел СССР Вышинский ответил заявлением, что СССР будет соблюдать правила Женевской конвенции только на условиях взаимности и согласен на обмен сведениями о раненых и больных согласно статье 4 Женевской конвенции о раненых. Соблюдение Женевской конвенции излишне, поскольку все важные вопросы уже урегулированы в Гаагской32.
22 июля в Анкару прибыл также представитель Международного Комитета Красного Креста, доктор Марсель Жюно33. Переговоры с Виноградовым поначалу
X. Попытки добиться обращения..
17 165
241
продвигались хорошо. 13 августа Жюно узнал от советского посольства, что исполнительный комитет Общества советского Красного Креста и Красного Полумесяца создал центральное справочное бюро, которое в соответствии с положениями Гаагской конвенции будет собирать и передавать дальше сведения о пленных и организует для них переписку. Казалось, что речь теперь идёт лишь о том, чтобы уладить технические детали.
Немецкая сторона также проявила в рамках своей политики готовность путём мелких уступок, - но не касаясь уровня политических обязательств, - улучшить положение немецких пленных: два представителя Международного Комитета Красного Креста, бывший комиссар Лиги Наций от Данцига Карл Бурхард и Эдуард де Халлер получили в августе возможность неофициально посетить лагерь с советскими военнопленными. Затем также «неофициально» был подготовлен, - записан карандашом на бумаге в косую линейку, - первый список из 300 фамилий34. Однако климат переговоров в Анкаре сразу ухудшился, после того как немецкий посол фон Папен поручил Жюно официально запросить советского посла, действительно ли Сталин угрожал репрессиями в отношении семей попавших в плен советских солдат35. После долгих проволочек 20 августа Папен передал Жюно список фамилий, причём последний подчеркнул, что это - единственная возможность получить информацию о пропавших без вести немецких лётчиках36. Кроме того, советское посольство получило в середине сентября отчёт о посещении Бурхардом и де Халлером лагеря для военнопленных. Теперь Виноградов обещал, что поддержит прошение о разрешении для одного из делегатов Международного Комитета Красного Креста посетить лагерь для немецких пленных в СССР. Однако в качестве ответной услуги он хотел получить согласие на то, что тем самым фактически будет гарантировано взаимное соблюдение условий Гаагской конвенции37, согласие, которое не мог дать представитель Международного Комитета Красного Креста, поскольку оно было не в интересах немецкого руководства.
Немецкая сторона, тем временем, потеряла терпение, поскольку ответного шага со стороны СССР не последовало. ОКВ, - то есть генерал Рейнеке, - заявило, что при таком отношении списки фамилий больше передаваться не будут, хотя Международный Комитет Красного Креста тут же указал на то, что тем самым обмен сведениями вообще будет поставлен под сомнение, и в последующем постоянно уклонялось от категорического отрицательного ответа.
Тем самым обе стороны принципиально решили не идти на дальнейшие уступки. При этом на позицию советского правительства кроме резкой немецкой ответной ноты от 25 августа38 существенное влияние оказало также постепенно ставшее известным обращение немцев с советским гражданским населением и пленными. Важным было также то обстоятельство, что Советский Союз, к тому времени потерявший более двух миллионов человек пленными, хотел избежать дальнейших потерь, - опасаясь, что многие сдадутся в плен, если станет известно о хорошем обращении с пленными.
Поскольку больших уступок с немецкой стороны ожидать не приходилось, Международный Комитет Красного Креста с ещё большей энергией попытался добиться уступок со стороны СССР, который опять мог начать диалог об обмене списками фамилий и сведениями. Поскольку климат в Анкаре из-за запроса
242
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
Папена ухудшился, Международный Комитет Красного Креста попытался в октябре через шведское Общество Красного Креста и советского посла в Стокгольме Александру Коллонтай, с одной стороны, и Карла Бурхарда и советского посла в Лондоне Ивана Майского39, с другой, получить разрешение на посещение представителями Красного Креста советского лагеря для военнопленных. И те и другие проявили предупредительность, но положительного решения со стороны советского правительства не последовало40.
К усилиям Международного Комитета Красного Креста подключилось также правительство США, стремясь добиться от обоих государств обязательств на основе принципов международного военного права. В государственном департаменте США опасались, что если Женевская конвенция не будет применяться одинаково ко всем пленным, то следствием этого будет общее ухудшение обращения со всеми пленными41, - как показал дальнейший ход событий, это были довольно обоснованные опасения42.
До более тесных контактов с советским правительством по этому вопросу дело дошло лишь в октябре 1941 г. Соответствующие доклады американского посла Штейнхардта дают ценную информацию о позиции СССР на тот момент времени. В то время как Международный Комитет Красного Креста пытался прагматически постепенно перейти от обмена поимёнными списками с возможностью извещения родственников пленных к обеспечению пленных защитными средствами, и перейти от единичных к регулярным проверкам, США с настойчивым упорством предпринимали попытки обязать СССР выполнять положения Женевской конвенции. Эта политика грубыми средствами добиться максимальных целей при отказе от предложения альтернативных вариантов мало считалась с интересами другой стороны и, собственно говоря, изначально была обречена на провал.
Советское правительство уклонялось от давления со стороны США. Оно настаивало на том, что Гаагская конвенция, которую правительство СССР впредь собиралось соблюдать при соответствующем поведении со стороны Германии, содержит важнейшие пункты Гаагской конвенции. Аргументы, приведённые здесь слишком явно43, вскоре показали, что на тот момент СССР хотел любой ценой избежать обязательств по Женевской конвенции. Важной причиной этого были, вероятно, предусмотренные в конвенции регулярные инспекции нейтральных комиссий. Возможно также, что СССР не в последнюю очередь был намерен скрыть плохое обращение с пленными. Важным было также принципиальное недоверие относительно вмешательства в его внутренние дела представителей «капиталистических» государств44. Решающее влияние оказало, однако, ставшее тем временем известным обращение с советскими пленными45, которое показало, что не стоит ожидать слишком многого от формального присоединения к Гаагской конвенции.
23 декабря 1941 г. после объявления Германией войны США государственный секретарь США Гулль сделал последнюю попытку добиться от СССР уступки с помощью аргумента, что, мол, только соблюдение Женевской конвенции может гарантировать советским пленным человечное обращение. Однако положительной реакции не последовало и на этот раз, и заместитель государственного секретаря США Лонг 30 декабря разочарованно констатировал, что в данный момент продолжать переговоры не имеет смысла46.
X. Попытки добиться обращения... 243
17*
В это же время в Германии также окончательно рухнули попытки убедить национал-социалистское руководство и командование вермахта изменить свою позицию. После того как позиции обеих сторон устоялись, отдел по делам военнопленным ожидал реакции противника. В это время подписанный генерал-лейтенантом Рейнеке приказ от 8 сентября 1941 г. об обращении с советскими пленными дал группе международного права в управлении разведки и контрразведки повод попытаться добиться изменения позиции немецкого руководства. Инициатором этих попыток был граф Мольтке, который с июня 1941 года с растущим возмущением наблюдал за обращением с советскими пленными47. 15 сентября он представил начальнику управления разведки и контрразведки адмиралу Канарису, к которому имел свободный доступ, докладную записку для Кейтеля, которую Канарис также подписал48. Это была одна из важнейших попыток, которая к тому же разъяснила позицию верхушки ОКВ.
Во вступлении были обрисованы международно-правовые обязательства Германии. Авторы докладной записки указали на то, что даже если Женевская конвенция не является обязательной для Германии и СССР, принципы всеобщего международного права по прежнему сохраняют силу, с тех пор как были разработаны в XVIII веке49. На основании принципа, что взятие в плен служит лишь тому, чтобы помешать дальнейшему участию в боевых действиях,
во всех армиях сложилось мнение, что, мол, убивать или наносить ранения безоружным противоречит воинской морали. Этот принцип отвечает интересам всех воюющих сторон, - суметь защитить своих солдат от дурного обращения в случае их взятия в плен.
Далее говорилось, что приказ Рейнеке исходит из принципиально иной точки зрения, которая характеризует военную службу советских солдат «в своей совокупности как преступление». Тем самым отрицается не только всякое действие норм военного права, но и
устраняется многое из того, что на основании прежнего опыта рассматривалось не
только как целесообразное с военной точки зрения, но и, безусловно, необходимое
для поддержания дисциплины и ударной силы собственных войск.
«Даже если произвол и был формально запрещен, то открыто санкционированные меры должны были привести к самовольным издевательствам и убийствам»50. Кроме того, указывалось на обращение с пленными посредством производимых айнзацкомандами отборов, - Кейтель в примечаниях на полях охарактеризовал их как «весьма целесообразные», - и введение образованной из пленных лагерной полиции, «взявшей на себя надзорные функции вермахта», в то время как внешняя ответственность сохранялась за вермахтом.
Наряду с этим был приведён ещё ряд военно-практических аргументов, которые были чрезвычайно важны. Авторы указывали на то, что подобное обращение может привести к сопротивлению пленных, а потому придётся ещё увеличить количество охранников. Будет невозможно использовать пленных на строительных работах в оккупированных областях, зато «мобилизация всех внутренних сил России против единого врага» облегчится, а воля к сопротивлению Красной Армии усилится51.
В поддержку этих аргументов был приведён уже упомянутое постановление Совета Народных Комиссаров от 1 июля 1941 г., которое соответствует «принципам все
244
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
общего международного нрава и в значительной степени также принципам Женевской конвенции о военнопленных». А немецкий приказ не даёт возможности выступать против дурного обращения с немецкими пленными со стороны Красной Армии52.
Это поддержанное Канарисом ходатайство успеха не имело. Кейтель, который скорее всего вообще не докладывал Гитлеру о докладной записке, сделал в заглавии документа заметку:
Эти размышления соответствуют солдатским понятиям о рыцарской войне! Здесь же речь идёт об уничтожении мировоззрения! Поэтому я одобряю эти меры и поддерживаю их53.
Это решение Кейтеля было следующим шагом на пути свершения таких деяний, которые фактически должны были сделать совершенно невозможной любую договоренность с СССР об обращении с пленными.
В отделе по делам военнопленных в это время также понимали, что добиться каких-либо улучшений в положении немецких военнопленных и в особенности прекращения расстрелов можно будет только в том случае, если произойдёт изменение распоряжений [...] ОКВ54 и если откажутся от прежних мер в отношении политических комиссаров и офицеров. Изменение тогдашней процедуры вполне можно было осуществить, размещая политически нежелательных военнопленных в специальных лагерях. Прежние расстрелы следовало оправдать тем, что они якобы были произведены в качестве ответной меры против расстрелов немецких офицеров»55.
Хотели ещё раз представить «весь комплекс вопросов в полномочную инстанцию». Однако невозможно установить, случилось ли это при Кейтеле или Рейнеке.
Мольтке и его единомышленники и в последующем не оставили своих попыток. Поскольку Кейтель обратился к одному из национал-социалистских постулатов, - что Красная Армия якобы не берёт пленных, - то речь шла прежде всего о том, чтобы доказать, что в Советском Союзе имеются немецкие военнопленные. Впрочем в этом сомневался лишь Рейнеке, а вовсе не отдел по делам военнопленных. Там подсчитали, что из 20000 пропавших без вести к 1 сентября 1941 г. немецких солдат в советском плену могут находиться «около 13000-14000 человек»56. Группе Мольтке удалось раздобыть доказательства. 14 ноября он смог записать о достигнутом, хоть и непрочном успехе:
В деле, касающемся пленных, мой главный противник генерал Рейнеке был, наконец, вынужден предложить, чтобы Красный Крест взял на себя заботу об оказавшихся в советском плену немецких солдатах; в результате этого нам следует пригласить к себе Красный Крест и тем самым изменить наши методы57. Два фактора способствовали изменению позиции Рейнеке: во-первых, доказательство того, что значительной части немецких пленных в СССР сохранили жизнь, и, во-вторых, тот факт, что родственники всё более многочисленного числа пропавших без вести солдат всё настойчивее требовали активных действий со стороны руководства вермахта. К тому же как раз в это время Международный Комитет Красного Креста попытался в процессе серии новых переговоров получить разрешение на оказание пленным, - прежде всего советским в Германии, так как сведения о массовой смертности дошли уже и до Женевы, - по крайней мере, минимальной материальной помощи58. С этой целью в Женеве постарались разве
X. Попытки добиться обращения..
245
дать возможность приобретения продуктов питания и одежды в нейтральных государствах и СССР. Однако это грозило сорваться из-за позиции союзников, принципиально желавших пропускать через кольцо блокады только те передачи, распределение которых в лагерях могли контролировать представители Международного Комитета Красного Креста. Поначалу ОКВ в августе 1941 г. заявило о своём согласии с этим, но затем предложило, чтобы отправлялись только коллективные посылки и распределялись под контролем комендантов лагерей. Тем не менее Международный Комитет Красного Креста надеялся прийти к практическому урегулированию проблемы. Тем временем Марсель Жюно, вероятно, в конце ноября59 предложил Рейнеке в Берлине, чтобы Международный Комитет Красного Креста организовал «по собственной инициативе, - то есть без переговоров между Германией и Россией», - акцию в пользу немецких и советских военнопленных60.
Рейнеке заинтересовался этим предложением по ещё требующим рассмотрения причинам. Он обратился к министру иностранных дел фон Риббентропу, который предположительно 22 декабря доложил о предложении Гитлеру.
Первым пунктом этого уже упомянутого в другой связи61 предложения было то, что Международный Комитет Красного Креста организует
снабжение немецких военнопленных в России и советских военнопленных в Германии одеждой и продовольствием из Америки.
Жюно был уверен, что этого можно будет добиться даже после вступления США в войну, и что Англия также сможет пропустить соответствующие транспорты. Второй пункт предусматривал, что имена пленных и сведения о них с обеих сторон будут храниться в Женеве при Международном Комитете Красного Креста. Обмен должен был происходить только тогда, «когда имена и сведения противной стороны будут представлены в равноценном объеме»62. Выставленный против обмена поимёнными списками аргумент, что, мол, семьи советских пленных будут подвергнуты репрессиям, был отвергнут и было предложено выбирать главным образом имена тех пленных, которые жили на оккупированных Германией территориях. Наконец, на третьем месте стояло предложение приобрести для пленных с обеих сторон вакцину против сыпного тифа.
Генерал Рейнеке хотел в качестве эксперимента принять это предложение. Его аргументы, которые Риббентроп изложил Гитлеру, были довольно интересны: Родственниками 30000 пропавших без вести солдат овладело растущее беспокойство. В отделах социального обеспечения для немецких военнопленных63 дело доходит до драматических и неприятных сцен. Отделы соцобеспечения подвергаются упрёкам за бездеятельность. По этой причине ОКВ [то есть Рейнеке] желало бы испытать все средства. Министр народного просвещения и пропаганды, мнение которого ОКВ [то есть Рейнеке] запросило по поводу проистекающего отсюда воздействия на настроения населения, также рекомендовал предпринять эту попытку по той же причине. Кроме того, обеспечение русских военнопленных в Германии одеждой и продуктами питания при их большом количестве имело бы значение также и с материальной точки зрения. Риббентроп также поддержал эту попытку, которая
не содержит в себе непосредственных переговоров с русским правительством, и которая в определённой степени не касается ни политических, ни правовых вопросов64.
246
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
Тем самым и Рейнеке, и Риббентроп старались заранее опровергнуть ожидаемые возражения Гитлера. Правда, и теперь их целью вовсе не было добиться обращения с советскими пленными согласно условиям Женевской конвенции. Германия от предложенного урегулирования ожидала выгод прежде всего для самой себя: надеялись получить помощь для собственных пленных и снять с себя заботы по обеспечению советских пленных, - что тоже имело значение в отношении запланированного использования труда военнопленных, - причем без необходимости платить за это ценой политических уступок.
Причины, которые Геббельс, Риббентроп и Рейнеке приводили для принятия предложения, полностью соответствовали системе. Настроения населения в национал-социалистских расчётах, по крайней мере, в этот момент времени были ещё одним фактором, которым нельзя было пренебрегать. Кроме того, у Рейнеке следует признать определённое попечительское мышление, которое, однако, как вскоре обнаружилось, имело довольно узкие рамки. Да и мысль о репрессиях также имела для него определённый вес. В то время как эта мысль имела большое значение при обращении с английскими и американскими пленными, она с самого начала не нашла поддержки при обращении с советскими пленными. Во-первых, исходили из того, что Красная Армия вообще не наберёт большого количества пленных, а во-вторых, полагали, что немногие солдаты, которых возьмут в плен, будут тут же расстреляны. Поскольку теперь Рейнеке благодаря усилиям группы Мольтке стало ясно, что относительно большому количеству пленных в СССР всё же сохранили жизнь, этот пункт также приобрёл значение. Эта мысль была важна также для Геббельса65, причём следует, конечно, оставить открытым вопрос, насколько эта рациональная, основанная на силовом расчёте мысль осталась у него нереализованной в случае с Советским Союзом из-за идеологических предубеждений.
Для Гитлера такая мысль, вероятно, имела значение только в войне с западными державами, на Востоке же она изначально и в принципе была неприемлема. Последовавший в начале января 1942 г. отказ от предложения Жюно показал это с предельной ясностью.
Гитлер принял решение на совещании с Кейтелем и Йодлем. В какой мере эти высшие военные советники высказались за или против этого предложения установить невозможно, однако ничто не говорит за то, что они его энергично поддержали. По сообщению Хевеля, представителя Риббентропа в ставке фюрера, Гитлер привёл два довода:
Первая причина заключается в том, что он не желает, чтобы в войсках на Восточном фронте сложилось мнение, что в случае их пленения русскими с ними будут обращаться согласно договору. Вторая причина состоит в том, что из сравнения имён русских военнопленных русское правительство может установить, что в живых остались далеко не все из попавших в руки немцев русских солдат66. Даже если допустить, что это была принципиальная позиция Гитлера, то он, пожалуй, ещё более укрепился в ней из-за ситуации, сложившейся на Восточном фронте во время обсуждения этого предложения. Если бы у дивизий на Восточном фронте отняли веру в то, что советский плен означает верную смерть, то фронту, который можно было удерживать лишь с помощью жесточайших мер, угрожал бы полнейший развал.
X. Попытки добиться обращения..
247
Реакция Рейнеке показывает, сколь узки были рамки его попечительских мыслей и сколь силён страх перед возможными репрессиями. Послу Риттеру он заявил, что делает из решения Гитлера вывод,
что с пропавшими без вести немецкими солдатами в дальнейшем будут обращаться, как с живущими в русском плену, то есть, например, их родственникам по прежнему будет выплачиваться пенсия67.
Для верившего в фюрера68 Рейнеке решение Гитлера было «последним доводом», который освобождал его от всякой дальнейшей ответственности.
Этим отказом от инициативы Международного Комитета Красного Креста был, наверное, отвергнут последний серьёзный шанс прийти к взаимному сосуществованию, которое хотя бы немного улучшило судьбу пленных с обеих сторон.
Международный Комитет Красного Креста и в дальнейшем не прекращал попыток облегчить участь пленных посредством акций гуманитарной помощи. Весной 1942 г. ОКВ, казалось, поначалу было склонно к тому, чтобы согласиться принимать подарочные посылки для советских пленных69. Однако после ряда проволочек 2 сентября 1942 г. предложение было отвергнуто. ОКВ соглашалось принимать такие посылки только при условии, что коменданты лагерей возьмут на себя их раздачу, и что Международный Комитет Красного Креста откажется от всякого контроля, как, например, при посещении лагерей. На этом основании, кстати, советские пленные получили пожертвования в Финляндии, которая дала согласие на требуемый контроль70.
Единственной акцией, которая была, наконец, проведена, была передача в середине 1944 г. настойки из лекарственных трав, предоставленной Международным Комитетом Красного Креста. При этом ОКВ настояло на том, чтобы раздача происходила без указания её происхождения71. Кроме того, представители Международного Комитета Красного Креста смогли оказать помощь своими «белыми грузовиками» с гуманитарными грузами в последние недели войны и тем самым смягчить страдания также советских пленных во время эвакуационных маршей перед прибытием союзников72.
Соединенные Штаты в 1942 г. также возобновили усилия по принятию обеими сторонами международно-правовых обязательств, однако советская позиция по прежнему оставалась неизменной73. Нарком иностранных дел Молотов заявил при встрече с президентом Рузвельтом, что по всем сообщениям советские пленные в Германии подвергаются бесчеловечному и жестокому обращению. Его правительство не готово идти на какое-либо соглашение, которое позволило бы немецкой стороне утверждать, что она действует в соответствии с международным правом. Германия не соблюдает положений Гаагской конвенции, в то время как Советский Союз стремится к этому всеми силами74. Незадолго до этого Молотов вновь подчеркнул в циркулярной ноте нейтральным и союзным государствам, что СССР соблюдает Гаагские конвенции о ведении сухопутной войны75.
В последующем стремление СССР добиваться взаимных обязательств в отношении Женевской конвенции снизилось ещё больше. Советские послы в нейтральных государствах проявляли всё большее нежелание обсуждать меры по улучшению участи пленных с обеих сторон. Советский посол в Анкаре заявил в апреле 1943 г. папскому легату, которому папа поручил прозондировать вопрос об обращении с пленными,
248
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
что советское правительство не придает значения сообщениям о русских военнопленных, поскольку считает их предателями76.
То же самое сообщали и послы из Софии и Стокгольма - донесения, которыми тут же воспользовался отдел по делам военнопленных, чтобы объяснить советским пленным, что никто не заботится об их судьбе, и что они могут надеяться на возвращение на родину только после победы Германии77.
На рубеже 1942-1943 гг. ещё раз показалось, что появилась возможность договориться об основах взаимного сосуществования. Советский Союз, у которого теперь было больше немецких пленных, и который в отличие от имперского правительства собирался воспользоваться этим с политической целью, позволил части пленных дать о себе весточку своим родственникам в Германии. В ноябре 1942 г. советский посол в Анкаре передал Международному Комитету Красного Креста сначала 390 открыток, а несколько позже ещё 190. К концу января 1943 г. 6000 открыток были переданы Международным Комитетом Красного Креста частью в ОКВ, частью в ДРК; 3000 из них по недосмотру попали к адресатам, - при передаче цензурой писем из вермахта в полицию в декабре 1942 г. из-за срыва в работе на несколько недель образовалась «брешь в надзоре». Эта советская инициатива и, особенно, тот факт, что не удалось задержать все открытки, поставил немецкое руководство в очень неловкое положение. Возникшее поначалу подозрение, что таким образом старые коммунисты будут призваны к сопротивлению, не подтвердилось. Проверка гестапо 2000 писем и адресатов выявила лишь 52 имевших политический контекст. Остальные были вне подозрения или вообще не касались политики78.
Поскольку в связи с произошедшей капитуляцией 6-й армии под Сталинградом количество немецких пленных резко возросло и в населении усилилось беспокойство, то немецкое руководство оказалось перед необходимостью принятия нового решения. В начале марта 1943 г. начальник службы по делам военнопленных, генерал фон Гревениц, сообщил министерству иностранных дел, что Кейтель обратился по этому вопросу к Гитлеру, и тот заявил, что ему об этом «с точки зрения внутренней политики» должен доложить Геббельс. Неделей позже стало известно, что Гитлер и далее настаивал на запрете доставлять открытки адресатам79. Гитлер продолжал настаивать на запрете даже тогда, когда открытки продолжали прибывать, а Кейтель и Геббельс снова затронули эту проблему в беседе в июле и августе 1943 г.80
Тем самым проблема не была решена. Почтовые открытки были зарегистрированы Международным Комитетом Красного Креста в Женеве и, когда родственники пропавших без вести, которые не получили предназначенных для них извещений из-за вмешательства ОКВ, обратились в Женеву с просьбой о помощи, возникла чрезвычайно неприятная, особенно для генерала Рейнеке, ситуация. Поэтому Рейнеке 3 сентября 1943 г. вновь обратился в министерство иностранных дел и потребовал «добиваться нового решения фюрера», так как положение дел со времени последнего решения Гитлера изменилось. Факт наличия открыток с сообщениями стал «в широком объёме» известен населению по слухам, благодаря сведениям из нейтральных стран, которые не пресекались, через прослушивание вражеских радиостанций и не в последнюю очередь из прессы румынских, венгерских и итальянских союзников. Теперь это дело затрагивало уже отнюдь не малую часть населения, но, учитывая «100000-150000 пропавших без вести.., касалось по
X. Попытки добиться обращения..
16 165
249
крайней мере 1-1,5 миллиона немецких соотечественников». Поскольку неконтролируемое распространение слухов могло поколебать «доверие населения к руководству», Рейнеке предложил гестапо проверять получателей и тем из них, кто внушал доверие, вручать открытки «от высших чинов [партии ...] с соответствующими наставлениями». В любом случае требовалось какое-то решение, поскольку ему нужно было дать отчёт Международному Комитету Красного Креста, а «любое дальнейшее промедление с ответом поставило бы нас в ещё более сложное положение»81.
Невозможно установить, чем обосновал Гитлер свой повторный отказ, известно лишь, что он по прежнему упорствовал в своём отказе. Тем самым был окончательно отвергнут последний слабый шанс на улучшение участи пленных с обеих сторон.
Хотя при принятии важнейших решений по этому вопросу - в августе 1941 г., на рубеже 1941-1942 гг. и вновь весной 1943 г. - за Гитлером всегда оставалось последнее слово, нельзя сводить неудачу попыток добиться обращения с пленными с обеих сторон в соответствии с международным правом только к его отказу. Решение Гитлера уже было предрешено, когда в начале 1941 г. сначала руководство вермахта и сухопутных сил, а затем в марте - июне 1941 г. также командующие войсками были ознакомлены с тем, как по представлению фюрера следует вести войну на Востоке. Вопрос, не следует ли вести эту войну, - уже по политическим причинам, - по существующим принципам международного военного права, никогда не имел веса в планах военного руководства. Дискуссии об этом, которые велись в доверенных кругах, ничего не изменили. Преступное высокомерие, с которым преобладающее большинство заранее приписало себе быструю победу, поначалу вообще не допускало и мысли, что Советский Союз сможет взять в плен немецких солдат в количестве, хотя бы отдалённо внушающем опасение. Частичное и полное отождествление с целями и убеждениями Гитлера всё сделало для того, чтобы, с одной стороны, не допустить собственных политических расчётов, а с другой -добиться безразличия к судьбе пленных с обеих сторон. Ничто не указывает на то, что руководство сухопутных сил хоть в какой-то мере подключалось к описанным здесь усилиям в 1941-м или в последующие годы. Слишком глубоко сидело подкреплённое идеологией убеждение, что немецкие пленные так или иначе обречены на нечеловеческую участь и что повлиять на это невозможно. Всё это породило фразу - «Что вы вообще хотите!» - с которой Кейтель и Йодль встречали аргументы сторонников международного права в окружении графа Мольтке82. Дальнейшее выполнение преступных приказов способствовало тому, чтобы укрепить советскую сторону в том поведении, которое, казалось, подтверждает ожидания военного руководства, и одновременно породило такие факты, которые даже без идеологической несгибаемости Гитлера должны были сделать невозможным возвращение к ведению войны в соответствии с международным правом.
XI. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТРУДА СОВЕТСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ в 1942-1945 гг.
Жизнь советских военнопленных в период с 1942 по 1945 гг. определялась в первую очередь использованием их рабочей силы в немецкой военной экономике. Идеологические цели, которые определяли их судьбу в первый период войны на Востоке, на рубеже 1941-1942 гг. были подчинены этой цели, не потеряв, правда, полностью своего значения для обращения с пленными.
Советские военнопленные были заняты во всех отраслях экономики. В горной промышленности, в сельском хозяйстве, в чёрной металлургии и металлургии цветных металлов их насчитывалось сотни тысяч. В менее важных отраслях промышленности их было совсем немного. Так, где-то в мае 1943 г. в производстве музыкальных инструментов и игрушек был задействован всего один пленный, в пе-чатно-множительном деле - тоже один, в содержании гостиниц и ресторанов -шестеро пленных, в театре, музыке и кино - семеро, в домашних услугах - четверо пленных. В несколько большем количестве они были заняты также в сфере социальной гигиены (в мае 1943 г. - 287 чел.), в управлении, церкви, образовании и воспитании (2323 чел.), в торговле, банковском деле, биржевом деле и страховании (5752 чел.)1.
Анализ столь комплексного использования рабочей силы - задача, которую невозможно удовлетворительным образом решить в узких рамках диссертации, исследующей общий контекст судьбы советских военнопленных. Чтобы суметь ответить на этот вопрос с претензией на более-менее достаточное объяснение, потребовалось бы сделать это в связи с исследованием использования труда «остар-байтеров» и, возможно, также заключённых концлагерей2. Это уже сделали Хомзе и Пфальман в своих исследованиях3, однако их очерки оставляют открытыми ещё многие вопросы. Дальнейшее исследование проблемы предполагало бы, прежде всего, анализ системы факторов национал-социалистской экономики, определяющих использования труда пленных. Для этого вначале потребовалось бы описать, как изменялась структура немецкой экономики в 1939-1945 гг., - с одной стороны, вследствие вынужденной необходимости, вытекавшей из целей войны и её хода, с другой - из-за стремлений к концентрации в экономике. Чтобы основательно исследовать процессы управления экономикой и распределением трудовых ресурсов потребовалось бы исследовать также определяющие органы, с помощью которых государство, партия и экономика совместно и с переменным влиянием принимали решения.
При этом на верхнем уровне следовало бы вспомнить, прежде всего, о «Центральном Планировании», а также об органах «самоответственности промышлен
XI. Использование труда сов. военнопленных..
16*
251
ности», - которые ввёл не только Шпеер, - как то имперские объединения угля и железа, имперская промышленная группа и в значительной мере тождественный ей эксперт по вооружению; экономические группы и, наконец, система комиссий и концернов в оборонной промышленности.
Без этого вступления в вопросе о распределении трудовых ресурсов невозможно было бы дать оценку значению генерального уполномоченного по использованию рабочей силы Фрица Заукеля и его организации, которая в значительной мере основывалась на подчинявшихся прежде имперскому министерству труда государственных органах.
Однако подобное исследование выходит за рамки тематики настоящей работы. Даже подробное описание процесса использования рабочей силы при отказе от такой постановки вопроса потребовало бы привлечения более широкой источни-ковой базы путём организации поисков в архивах предприятий. Без этого невозможно было бы исследовать использование труда советских военнопленных в сельском хозяйстве, так как источники по этой теме практически отсутствуют4. По этим причинам изначально следует отказаться от обстоятельного изложения. Можно дать лишь краткий очерк развития событий, наметив в нём ряд проблем, на которые следовало бы обратить внимание в дальнейшем исследовании.
1. Использование рабочей силы в прифронтовой зоне
Наряду с нехваткой сырья важнейшей проблемой, с которой столкнулась немецкая военная экономика весной 1942 г., был недостаток рабочей силы. Казавшаяся неисчерпаемой осенью 1941 г. армия советских пленных, прежде чем стало возможным использовать её хотя бы частично, сократилась до такой степени, что оказалось невозможно удовлетворить растущую потребность в рабочей силе в полной мере. Надежды военного руководства и экономики были направлены теперь на ожидаемое с большой уверенностью победное окончание войны на Востоке летом 1942 г., и тем самым на получение захваченных в результате новых операций пленных, а также, - особенно со стороны экономики, - на привлечение гражданских рабочих из недавно захваченных восточных областей, которые были бы в их распоряжении как самая дешёвая рабочая сила.
В руководстве сухопутных сил и в войсках зачастую росло понимание, что следует лучше обращаться с пленными. Изменение позиции произошло не только из-за постоянно растущих заявок на работоспособных военнопленных, которые поступали из рейха и со стороны войск. Лучшее обращение было настоятельно необходимо также по военным причинам. После того как в Красной Армии стало известно, какая судьба ждала пленных и перебежчиков без всякого различия, воля к сопротивлению существенно окрепла, а перебежчиков почти не стало. Поэтому уже в марте 1942 г. руководство сухопутных сил дало указание в будущем лучше обращаться с пленными и перебежчиками, чтобы ослабить сопротивление противника и создать лучшие возможности для получения разведданных5.
Кроме этого чисто военного мотива некоторые представители руководства сухопутных сил и войскового командования пришли к выводу, что нельзя больше
252
К.Штрайт. «Они нам ие товарищи...»
соблюдать политический нейтралитет, но следует добиваться изменения принципов ведения войны в целом, что следует вести «политическую» войну в прямом смысле слова и, предложив советскому населению и пленным достойную альтернативу советской системе, получить поддержку с их стороны.
Однако осознание этого росло очень медленно. В некоторых ведомствах, как уже говорилось, оно существовало уже в 1941 г., однако значение приобрело только в течение 1942 г., когда стало ясно, что победы не удастся добиться и в ходе второй кампании. На рубеже 1942-1943 гт. широкие круги высшего войскового командования убедились в том, что необходимо отойти от «прежней чисто негативной целевой установки», от «явной колониальной системы» и поставить перед населением «новую идеологическую цель»6.
Эти целевые установки зачастую положительно отражались на положении пленных, но так и не смогли произвести решающего поворота в политике немецкого руководства. Этому мешало как неизменное преобладание первоначальных максимальных целей у Гитлера и его ближайшего окружения, - а также у его «вице-королей» на Востоке, - так и продолжавшая существовать несогласованность военно-экономических целей. Хотя в войсковом командовании очень быстро заметили связь между охотой за рабами со стороны Заукеля и ростом партизанского движения, но единой оппозиции по поводу этого так и не возникло. Даже в обращении с пленными, где этому отнюдь не мешали распоряжения сверху, в 1942 г. не было заметно никаких коренных изменений.
Из источников, которых для 1942 г. имеется уже гораздо меньше, чем для 1941 г., складывается следующая картина: как ОКВ, так и ОКХ настаивают теперь на ускоренном вывозе пленных на территорию рейха, чтобы как можно быстрее использовать их рабочую силу в военной экономике и не причинить вреда их работоспособности в ходе долгих изматывающих маршей. Однако в конце зимы, видимо, понадеялись на то, что в войсках сделают всё необходимое, если им станут известны эти цели7. Однако и обращение с пленными, и их вывоз на территорию рейха в весенние месяцы проходили, очевидно, совсем не так, как того ожидало руководство сухопутных сил, поскольку 15 июня 1942 г., - то есть по прошествии немалого времени после обоих крупных котлов на Керченском полуострове и под Харьковом, в результате которых в руках вермахта вновь оказалось 500000 пленных8, - оно издало подробные распоряжения о вывозе вновь поступающих пленных и об обращении с ними9. Одновременно существенные изменения претерпела организация службы по делам военнопленных в зоне ответственности ОКХ. Отдельным группам армий были подчинены «начальники служб содержания военнопленных в прифронтовой зоне...», которым, в свою очередь, в деловом отношении подчинялись окружные коменданты по делам военнопленных, пересыльные лагеря и армейские пункты сбора пленных, даже если они и были подчинены также армиям или командующему тыловым районом сухопутных сил. Тем самым полномочия по обращению с военнопленными от армий переходили к группам армий; при этом в обращении с военнопленными стремились к большему единообразию. Позиция органов службы по делам пленных в отношении командующих войсками окрепла благодаря тому, что начальник службы содержания военнопленных получил право контроля за снабжением пленных и использованием их рабочей силы,
XI. Использование труда сов. военнопленных..
253
а также право сообщать главнокомандующему группы армий о недостатках, которые не были устранены по его просьбе10.
Уже эти усилия показывают, как трудно было устранить в войсках ту позицию по отношению к пленным, распространению которой руководство сухопутных сил и высшее войсковое командование сами способствовали в 1941 году, - не в последнюю очередь благодаря требованию «беспощадно использовать»11 рабочую силу пленных. Сохранившиеся источники подтверждают это. Несмотря на неоднократно направлявшиеся в войска требования о лучшем обращении и явную военную нецелесообразность специфически национал-социалистского способа обращения с пленными обычным явлением по прежнему оставались и недостаточное питание пленных, и варварская эксплуатация их рабочей силы, и жестокое обращение.
Так, например, в 16-й армии в апреле и мае 1942 г. сначала начальник штаба, а затем и командующий требовали ввиду угрожающего положения с использованием рабочей силы «безупречного обращения» с пленными12. Тем не менее обер-квартирмейстер этой армии в своём отчете о положении дел за второе полугодие 1942 г. вынужден был констатировать: «Размещение, обеспечение и продовольственное снабжение работающих при военных частях гражданских рабочих и военнопленных очень часто оставляет желать лучшего»13. В сентябре 1942 г. начальник штаба 9-й армии, генерал-майор Ганс Кребс также выступал против того, что, мол, военнопленных, как уже неоднократно наблюдалось, «бессмысленно избивают или подвергают другим издевательствам»14. В то же время в 184-м пересыльном лагере в Вязьме, в районе 3-й танковой армии опять ежедневно умирало по 50-60 пленных. Врачебная комиссия, которая по заданию армии провела расследование, пришла к выводу, что причина, с одной стороны, заключается в «чрезвычайно плохом состоянии здоровья» недавно поступивших пленных, а с другой - в чрезмерных нагрузках при явно недостаточном цитании. От иностранных команд требуют производительности труда, которой невозможно добиться от пленных, причём особенно усердствует организация Тодта15. Пленных привозят на работу в 6 часов, а увозят только в 17. Следующая за этим выдача пищи заканчивается только в 20 часов. Поскольку пленные работают без перерыва, то у них нет времени даже на личную гигиену. Предусмотренное питание, которого «вполне достаточно при несложной работе», следует выдавать в полном объёме, требуемую выработку нужно сократить. Сюда же относится и «прекращение всех издевательств вследствие непосильного физического труда». Следует ввести один выходной день раз в две недели, чтобы можно было проводить дезинсекцию и врачебное обследование16. Тот факт, что это обследование было предписано врачебной комиссией, характеризует отличие ситуации от 1941 г., равно как и тот факт, что командование 3-й танковой армии немедленно отдало приказ о принятии мер, требуемых этой комиссией17.
Случаи такого рода имели место отнюдь не только в районе этих трёх армий. В начале декабря 1942 г. ОКВ было вынуждено распорядиться начать издание «особых распоряжений для службы по делам военнопленных в прифронтовой зоне (Восток)» для «улучшения понимания во взаимоотношениях со службой по делам военнопленных»18. После введения должности начальников службы содержания военнопленных при главнокомандующих группами армий в июне это было ещё одной попыткой поставить обращение с пленными в соответствие с изменившимися
254
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
целями руководства сухопутных сил, - генерал-квартирмейстер Вагнер, как явствует из источников, стал к этому времени сторонником «разумной восточной политики».
Во введении к этим распоряжениям говорилось:
Несмотря на отданные приказы об обращении с пленными в ОКХ по прежнему поступают донесения о том, что ещё не везде обращение с военнопленными соответствует отданным предписаниям. Сохранение рабочей силы пленных является военной, экономической и пропагандистской необходимостью. Каждый военнопленный трудится в интересах ведения войны Германией.
[...] Всем командным инстанциям и учреждениям по делам военнопленных ещё раз вменяется в обязанность безупречное обращение с военнопленными и сохранение их
Насколько положение пленных в прифронтовой зоне опять ухудшилось с приходом зимы, следует из заметки о том, что, мол, «количество смертных случаев и побегов значительно увеличилось в последнее время...» и что командование групп армий вновь должно «обратить на эти процессы особое внимание»20. Но и эти усилия не привели к желаемому результату.
Командующий тыловым районом 2-й армии отдал 5 мая 1943 года приказ о подготовке службы по делам пленных для планируемого крупного наступления в районе Курска. Из пространных и детальных определений этого приказа по поводу правил эвакуации пленных видно, в какой мере в 1943 году повысился интерес к сохранению жизни пленных. Но и в этом приказе во введении утверждалось: Ценность военнопленных и их рабочей силы по прежнему ясны далеко не каждому командиру и солдату, иначе они не стали бы оставлять пленных при себе для личных услуг и прочих второстепенных работ, которые гораздо лучше могут выполнять гражданские лица, и лишать военнопленных трудоспособности путём чрезмерных нагрузок, недостаточного обеспечения и лишения необходимых предметов обихода и одежды21.
В глубоком тылу ситуация была такой же. Когда начальник общего управления сухопутных сил, генерал пехоты Ольбрихт 27 января 1943 г. издал директиву о включении 50 ООО советских пленных в армию резерва, то счёл необходимым добавить в распоряжениях об обращении с пленными, - которые впрочем в точности следовали суровому приказу Рейнеке от 8 сентября 1941 г., - следующее предложение: «Всякого рода жестокости и издевательства недостойны немецкого солдата и не должны иметь место»22.
Если, несмотря на неоднократные приказы различных командных инстанций нельзя было коренным образом прекратить бесчеловечное, - и бессмысленное с военной точки зрения, - обращение с военнопленными, то это вновь поясняет, в какой степени якобы имевшее место безупречное повиновение приказу и послушание было подорвано политикой руководства вермахта и сухопутных сил.
Как развивалась судьба пленных в прифронтовой зоне в последующем вплоть до конца войны, в подробностях установить невозможно. Можно предположить, что в действующих войсках поддерживались и по возможности укреплялись стремления - путём «подобающего» обращения ослабить сопротивление Красной Армии
XI. Использование труда сов. военнопленных..
255
и приобрести перебежчиков. Это соответствовало требованиям руководства сухопутных сил23. Но ещё важнее была потребность в рабочей силе для немецкой военной экономики. При планировании последнего крупного немецкого наступления на Востоке, - операции «Цитадель» в районе Курска в начале лета 1943 г., - «возможно больший захват военнопленных и их быстрая эвакуация...» стали «одной из важнейших задач будущих операций»24. Для организации захвата военнопленных и трофеев при группе армий «Центр» начальником службы содержания военнопленных в III прифронтовой зоне был образован «штаб по захвату пленных и трофеев при ОКХ», который среди прочего должен был следить также за тем, чтобы войска отдавали для эвакуации всех пленных и не оставляли их для собственных целей25. На уровне армий были назначены командующие тыловыми районами армий в качестве «штабов особого назначения» с теми же задачами, а также для захвата всех гражданских рабочих сил26. Усилившееся давление по поводу приобретения рабочей силы на Востоке было, с одной стороны, следствием усилий Шпеера в возможно большей мере поднять уровень производства вооружения, с другой -следствием потерь Германии прежде всего на Восточном фронте, которые постоянно приводили к новым призывам и тем самым в ещё большей мере усиливали нехватку рабочей силы в немецкой экономике27. В качестве ещё одного, не менее важного фактора следует назвать то обстоятельство, что постоянное недоедание ограничивало производительность труда советских пленных и «остарбайтеров», и, наряду с этим, привело осенью 1942 г. к повторному росту их смертности28.
Вследствие этого, а также потому, что количество советских пленных, которые использовались в войсках, из-за новых акций постоянно сокращалось, немецкое руководство и настаивало на том, чтобы вновь попавших в плен советских солдат как можно скорее привозили на территорию рейха и использовали на работах. Уже в июле 1942 г. был отдан приказ, чтобы горные и оружейные рабочие не оставлялись при войсках, но в приоритетном порядке отправлялись в тыл29. В октябре
1942 г. Гитлер приказал для удовлетворения потребности в рабочей силе в оборонной промышленности «освободить» большое количество советских пленных и тех пленных, которые были заняты в прифронтовой зоне, заменить гражданскими русскими лицами30. Поэтому подразделения «добровольных помощников»303 при войсках в значительной степени состояли из гражданских лиц31. Поздней осенью
1943 г. часть этих «добровольных помощников» была заменена интернированными итальянцами32, чтобы иметь возможность использовать первых на работах в другом месте33. Лишних пленных к этому времени в зоне ответственности ОКХ давно уже не было. В марте 1942 г. вновь начали брать в плен военнопленных, которые осенью 1941 г. были отпущены как представители «национальных меньшинств»34; эти акции по приказу ОКХ систематически продолжались и в дальнейшем35.
Количество пленных в прифронтовой зоне сокращалось не только из-за вывоза рабочей силы на территорию рейха. При начавшемся в декабре 1942 г. отступлении немецких войск армиям было приказано «принимать все надлежащие меры для того, чтобы по возможности ни один пленный не попал в руки врага»36. Вывоз пленных, однако, зачастую наталкивался «на большие затруднения», поскольку вывоз предметов питания, боеприпасов и тому подобного был ограничен приоритетным правом, так что пленным приходилось маршировать в тыл пешком:
256
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
При скорости движения моторизованных соединений приходилось поэтому часто требовать таких темпов передвижения, которые, несмотря на подготовленные станции с жильём и питанием, неизбежно приводили к большим потерям37.
Количество пленных, которые погибли или сумели бежать во время таких маршей, установить невозможно. В смете отдела иностранных армий «Восток» генерального штаба сухопутных сил от 20 февраля 1945 г. было указано, что до этого времени около 500000 пленных вновь оказались в руках Советского Союза, количество, в котором наверняка учтены также пленные, бежавшие в оккупированных советских областях38.
Все приказы обращаться с пленными «благоразумно» в интересах ведения войны и использования их рабочей силы так и не смогли повлиять на тех солдат, которые как «политические солдаты» хотели и дальше вести войну против большевизма так, как она была начата в 1941 г., и как её вопреки всем рациональным доводам намеревалось продолжать национал-социалистское руководство. Главнокомандующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер, наверное, самый фанатичный нацист среди командующих войсками, заявил в конце февраля 1945 г. в одном из характерных для такого типа солдат приказов:
Почти 4 года азиатской войны дали солдатам-фронтовикам другое лицо, как некогда бойцу под Верденом и на Сомме. Они сделали его твёрдым и укрепили в борьбе с большевизмом. Даже на Лужицкой Нейсе в эти дни больше не берут пленных. В восточной кампании вырос политический солдат, который появился уже тогда в окопах Западного фронта и основал национал-социалистский фронт39.
Приказы такого рода не были, конечно, правилом в армии, но они сказывались на обращении с пленными, с ужасными последствиями не только для советских, но и для немецких военнопленных.
2. Развитие смертности в 1942-1943 гг.
Хотя в 1942-1945 гг. для работ на территорию рейха постоянно привозились военнопленные из прифронтовой зоны и восточных районов зоны ответственности ОКВ, нехватку рабочей силы в военной промышленности Германии ликвидировать так и не удалось. Тем не менее количество пленных, которые были заняты на территории рейха, увеличилось с 487535 человек в октябре 1942 г. до 505 975 в июле 1943, 594279 в феврале 1944 и около 750000 человек40 к 1 января 1945 г.41 Если сравнить эту цифру с общим числом советских военнопленных, которые оказались в руках немцев, и с общим числом имеющихся в тот или иной момент пленных, то становится ясно, что большая часть этих транспортов служила тому, чтобы возместить потери, которые возникали из-за случаев смерти и нетрудоспособности. Общее число пленных увеличилось с 3350000 человек в декабре 1941 г. до 4716903 в середине июля 1942, 5003697 в январе 1943, 5637482 в феврале 1944 и 5734528 человек к 1 феврале 1945 г.42 Зато количество пленных, находящихся в зоне ответственности ОКВ и ОКХ, после некоторого увеличения с 976458 до 1675 626 человек в марте-сентябре 1942 г., сократилось до 1501 145 человек к 1 января
XI. Использование труда сов. военнопленных..
257
1943 г., 1054820 к 1 мая 1944 г. и 930287 человек к 1 января 1945 г.43 В то время как общее количество пленных увеличилось с июля 1942 по февраль 1945 гг. на 1017625 человек, число находящихся в плену в течение того же периода сократилось на 745 ООО человек, несмотря на все усилия увеличить количество рабочей силы.
Постоянное сокращение количества пленных отчасти происходило за счёт их освобождения, - почти исключительно «добровольных помощников» и добровольцев для «восточных войск». До 1 мая 1944 г. в зоне ответственности ОКВ и ОКХ было освобождено 818220 пленных; до конца войны, в рамках усилий по укреплению «восточных войск» было освобождено ещё 200000 человек, так что в целом число освобождённых составило около миллиона человек.
Главным образом, однако, численность пленных сокращалась за счёт по прежнему чрезвычайно высокой смертности, которая зимой 1942/1943 и 1943/1944 гг., а также начиная с лета 1944 года вновь достигла своего апогея. Точные данные и здесь привести невозможно. Однако если вычесть из общего количества советских пленных, которые попали в плен к немцам, - 5734528 человек - количество пленных, которые ещё находились в руках у немцев к 1 января 1945 г., - 930287 человек, - затем примерное число освобождённых - 1 млн. человек - и приблизительное число пленных, которые в результате побега или при отступлении вновь оказались в советских руках44, - 500000 человек, - то получится цифра около 3 300 000 пленных, которые или погибли в немецком плену, или были убиты айнзацкомандами, что составляет 57,8% от общего числа пленных45.
Подлинное значение этого числа будет понятно, только если сравнить его со смертностью других пленных в немецком заключении. Из французских пленных к 31 января 1945 г. умерло 14147 человек, из английских - 1851, а из американских - 136 человек46. Это составляет: у французов 1,58%, у англичан 1,15% и у американцев 0,3% от общего количества пленных47. Хотя в последние месяцы войны смертность и у этих пленных резко выросла, прежде всего, из-за мучительных маршей при эвакуации лагерей перед наступающими союзниками, но в итоге всё равно оставалась ниже 4%48. Из 3 155000 немецких пленных, попавших в руки Красной Армии в 1941-1945 гг., умерло от 1 110000 до 1185000 человек, то есть от 35,1 до 37,4%49.
Смертность советских пленных в 1942-1945 гг. невозможно представить столь подробно, как массовую смертность с октября 1941 г. по март 1942 г., но некоторые выводы всё же сделать можно. В период с 1 февраля 1942 года до конца войны, то есть в период, когда ценность советских пленных для немецкого вооружения уже была ясно признана широкими кругами немецкого руководства, умерло около 1300 000 советских пленных. Это позволяет полагать, что идеологические приоритеты, установленные весной 1941 г. для войны на Востоке, оставались определяющими в гораздо большей степени, чем этого следовало ожидать от постоянно повторяемых высказываний о необходимости путём лучшего обращения улучшать работоспособность пленных и тем самым их шансы на выживание.
Судя по имеющимся данным об изменениях в общей численности советских пленных, а также в численности пленных в зоне ответственности ОКХ и ОКВ и на территории рейха, видно, что смертность после некоторого спада в начале лета
258
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
1942 г., уже в августе того же года опять резко возросла. В отчетах генерала-квартирмейстера о военнопленных в зоне ответственности ОКХ среди «прочих потерь» были приведены цифры, которые могут служить примерными исходными данными по количеству смертных случаев50, а именно, за апрель 1942 г. было показано 19535 человек, за май - 13 142, за июнь - 16736, за июль - 32977 и за август - 65814 человек51. В целом количество пленных с 1 июня 1942 г. по 1 января 1943 г. увеличилось на 1096241 человек, тогда как количество пленных, находящихся в лагерях в зоне ответственности ОКВ и ОКХ, выросло всего на 313292 человека. Даже если предположить, что значительное количество пленных было освобождено в качестве «добровольных помощников» и что из-за неверных донесений вкралась ошибка в размере нескольких тысяч, то и тогда разница в 782949 человек приводит к выводу, что смертные случаи в этот период достигли шестизначного числа. Аналогичный вывод можно сделать также из уже приведённого приказа ОКХ от декабря 1942 г., в котором речь идёт о том, что смертность опять «значительно возросла»52.
Имеющиеся в распоряжении источники по зоне ответственности ОКВ подтверждают это предположение. Несмотря на следующие из зоны ответственности ОКХ транспорты, количество советских пленных в зоне ответственности ОКВ, судя по месячным отчётам отдела по делам военнопленных, постоянно сокращалось. Так, с 1 октября 1942 г. по 1 августа 1943 г. оно сократилось с 1118011 человек до 807603. В августе 1943 г. это количество незначительно увеличилось, но затем к 1 декабря 1943 г. опять снизилось до 766314 человек, тем самым в целом сократившись по меньшей мере на 355757 человек53. Поскольку освобождение пленных в зоне ответственности ОКВ не достигало большого объёма54, то и количество смертных случаев здесь с 1 октября 1942 г. по 1 декабря 1943 г., вероятно, достигло по меньшей мере 250000-300000 человек, тем более, что в этих расчётах не были приняты во внимание пополнения из зоны ответственности ОКХ, достигавшие, как минимум, шестизначного числа55.
Благодаря данным, имеющимся по территории рейха, становится более понятной временная динамика смертности. Хотя и здесь данных для более точного изложения явно недостаточно, поскольку только в отдельных случаях можно получить информацию о пополнении за счёт новых транспортов с Востока. Однако явно снижающиеся цифры дают знать, что осенью 1942 и весной 1943 годов смертность была особенно высокой.
Так, численность пленных на территории рейха только в ноябре 1942 г. сократилась с 713 325 до 636219 человек (- 77 106 человек = 10,8%); в январе 1943 г. она снизилась на 7220 человек, в феврале несколько увеличилась за счёт новых поступлений, а в марте и апреле опять сократилась на 12605 (1,88%) и 22028 (3,35%) человек соответственно, составив 634942 человек.
Низшая точка была достигнута 1 августа 1943 г. - 623 999 человек. С этого момента количество советских пленных росло медленно, но неуклонно вплоть до 1 декабря 1944 г.56 Но и здесь цифры вводят в заблуждение; в то время как согласно им число пленных на территории рейха с 1 июля по середину ноября 1943 г. увеличилось всего на 50000 человек - с 630000 до 680000, одна лишь немецкая угольная промышленность получила в это период 88790 новых пленных57.
260
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
За 1944 год отчёты службы по делам военнопленных не дают больше никаких разъяснений, поскольку в стремлении добыть для немецкой военной промышленности рабочую силу и вывезти пленных из зоны боевых действий перед наступающими союзниками, в лагеря на территории рейха постоянно шли эшелоны с пленными. Высокая смертность советских пленных, однако, не сократилась; напротив, многое говорит за то, что в последние месяцы она ещё раз существенно возросла.
Минимальная цифра получается из списка пленных, зарегистрированных в справочном бюро вермахта. Там была зарегистрирована лишь очень незначительная часть советских пленных; максимальное количество - 647545 человек - было достигнуто в июле 1943 г. После этого новые пленные, видимо, больше не поступали. С 18 декабря 1943 г. по 21 августа 1944 г. количество этих зарегистрированных пленных сократилось с 621480 до 599750 человек, то есть на 21730 человек58. Но общее число умерших было, конечно, гораздо большим.
У пленных теперь проявились последствия длительного недоедания при физических перегрузках. Заболеваемость и смертность ощутимо росли начиная с рубежа 1942-1943 гг. Это могут подтвердить некоторые примеры.
Команда по вооружению в Дортмунде заметила в своём отчёте за первый квартал 1944 г., что трудности с питанием из-за нехватки картофеля и овощей особенно негативно сказались на производительности труда советских военнопленных, «остарбайтеров» и интернированных итальянцев, и что количество больных дошло уже до 50%: «Увеличиваются смертные случаи из-за недоедания»59.
Интересен в этой связи отчёт об обследовании консультанта по гигиене при старшем враче VI корпусного округа от 23 июня 1944 г., направленный начальником службы содержания военнопленных в VI корпусном округе в Дюссельдорфе в окружную группу угольной промышленности Рура60. Согласно этому отчёту десять процентов советских военнопленных в VI корпусном округе были на данный момент амбулаторными больными, а ещё восемь процентов - стационарными больными. Лишь немногим ниже была заболеваемость среди интернированных итальянцев. Высокая заболеваемость привела к тому, что лазареты для пленных вообще были временно закрыты для приёмов. Большинство больных поступало из горной промышленности, что докладчику казалось «тем более поразительным», ибо «в горную промышленность направлялись самые здоровые пленные». Во второй половине мая «произошло небольшое снижение уровня заболеваемости», однако приток больных, в особенности исхудавших, совершенно обессиленных русских и итальянцев с отёками и поражёнными туберкулёзом легкими, продолжался и дальше во внушающем опасения масштабе.
Количество смертных случаев во время работы в самих шахтах также заметно возросло, причём доля случаев, причиной которых были внутренние заболевания, с октября 1943 по апрель 1944 гг. увеличилась в три раза61.
Из другого источника видно, что в период с 1 января по 30 июня 1944 г. только в горной промышленности Рура обратно в лагеря, как «окончательно непригодные для горной промышленности» были отправлены 8922 советских пленных, остарбайтеров и «интернированных итальянцев». В это число вошли также 7429 больных туберкулёзом и неназванное количество смертных случаев62. При этом следует учесть, что данные цифры скрывают истинный масштаб смертности, обусловлен
XI. Использование труда сов. военнопленных..
261
ной непосильным трудом в горной промышленности, поскольку в лагерях, куда доставлялись эти «непригодные для горной промышленности» человеческие останки, отмечалась гораздо более высокая смертность.
Этот высокий уровень заболеваемости и смертности был характерен не только для Рурской области. Инспекция по вооружению VIII b в Катовице, которая в апреле 1944 г. призывала начальника службы содержания военнопленных в Бреслау к более эффективному использованию рабочей силы советских военнопленных в горной промышленности путём увеличения рабочего времени, вынуждена была заметить, что «потери из-за недоедания и заболеваний туберкулёзом» в горной промышленности «особенно велики»63. В июле эта инспекция отметила, что состояние здоровья советских пленных даёт повод к «серьёзным опасениям», а в августе 1944 г. оно вообще стало «чрезвычайно тревожным»64. В одном, ещё требующем более детального рассмотрения письме, в котором отдел по делам военнопленных в ОКВ в начале сентября 1944 г. жаловался имперскому объединению угля на «чрезвычайно высокие потери среди советских военнопленных» в горной промышленности, «убыль» в верхнесилезской горной промышленности в первой половине 1944 г. была оценена в 10963 человек. 818 пленных сбежало, 639 - умерло в шахтах; 7914 чел. из-за болезней были возвращены в стационарные лагеря, ещё 1592 -в лазареты для пленных65. Окружная группа угольной промышленности Верхней Силезии в отзыве на это письмо подчёркивала, что большая часть больных пленных больна туберкулёзом; по сообщению военных инстанций в июле 1944 г. только в 344-м стационарном лагере в Ламсдорфе было более 4000 больных туберкулёзом советских пленных, «из которых по данным лечащего врача каждую неделю умирало от 500 до 600 человек»66.
Из упомянутого письма отдела по делам военнопленных в ОКВ от 4 сентября следует, что в первом полугодии 1944 г. сообщалось о 32236 занятых в угольной промышленности советских пленных, как об «убывших» вследствие нетрудоспособности или смерти, - на 1495 человек больше, чем за тот же период времени имперским объединением угля было получено новых пленных. Исходя из этого, отдел по делам военнопленных в ОКВ оценил «среднюю месячную убыль советских военнопленных в угольной промышленности примерно в 5000 рабочих или в 3,3%»67. При этом, однако, верхнесилезская горная промышленность, по-видимому, не занимала в этом отношении первого места, поскольку управляющий делами имперского объединения угля Мартин Зогемейер 8 декабря 1944 г. в письме окружной группе угольной промышленности Центральной Германии заметил, что его поражает,
что потери [советских] военнопленных вследствие полной нетрудоспособности или смерти в их округе гораздо выше средних показателей по всей угольной промышленности68.
Но даже из всех имеющихся цифр вывести конкретные указания о величине смертности невозможно. Высокая численность больных туберкулёзом, которая, судя по всему, ещё более возросла в последние месяцы, кажется, однако, достаточным указанием на то, что у большинства советских пленных силы были на исходе. Недоедание, нехватка витаминов, постоянное перенапряжение в течение долгих месяцев, а то и лет, жизнь в антисанитарных, тесных, плохо отапливаемых или со
262
К.Штрайт. «Они нам не товарищи...»
всем неотапливаемых бараках привели к росту их предрасположенности к дистрофии и в особенности туберкулёзу лёгких в такой степени, что эти болезни распространялись теперь в виде эпидемий и гораздо быстрее и чаще приводили к смерти, чем это обычно бывает при заболевании туберкулезом69.
3. Питание советских военнопленных в 1942-1945 гг.
Главной причиной повторения чрезвычайно высокой смертности советских пленных в 1942-1945 гг. по-прежнему оставалось недостаточное питание. Развитие событий в 1944 г. и здесь является косвенным свидетельством растущей смертности. Выше уже говорилось, что весной 1942 года рационы советских пленных были сокращены и только в октябре 1942 года опять увеличены. После того как министр вооружения Шпеер сразу после своего вступления в должность безуспешно выступил за увеличение рационов70, имперское министерство вооружения и боеприпасов летом 1942 г. продолжало безрезультатно настаивать на увеличении рационов для пленных, поскольку многие предприниматели постоянно указывали на то, что рационы для пленных и «остарбайтеров» не достаточны и что хорошей производительности труда от них можно ожидать лишь тогда, когда они получают больше пищи71. В ответ на это отдел по делам военнопленных в ОКВ предложил в сентябре 1942 г. имперскому министерству продовольствия «предоставить советским пленным пищевые рационы несоветских пленных и тем самым уравнять советского военнопленного со средним [немецким] потребителем»72.
Это предложение было рассмотрено 29 сентября на совещании, в котором приняли участие представители имперской и партийной канцелярий, управления 4-хлетним планом, генерального уполномоченного по использованию рабочей силы и отдела по делам военнопленных, и отвергнуто. Когда в октябре хлебные рационы для немецкого населения опять вернулись на уровень июля 1940 - апреля 1942 гг., а мясные рационы выросли ещё больше73, то увеличились и рационы для советских пленных. Но и теперь они оставались ниже уровня других пленных (а тем самым и немецкого гражданского населения), прежде всего из-за низкой питательности причитавшихся им продуктов питания74. Эти рационы оставались в силе до середины 1944 г.
28 июня 1944 г. имперское министерство продовольствия по предложению генерального уполномоченного по использованию рабочей силы, ОКХ и Немецкого Трудового Фронта отдало распоряжение о продовольственных добавках для советских пленных и «остарбайтеров», а также интернированных итальянцев на 64-й и 65-й продовольственные периоды (с 26 июня до 20 августа 1944 г.); в то же время было объявлено о новых нормах рационов с 21 августа75. Советские пленные должны были получать дополнительно 50 г низкосортного мяса и 400 г ржаной муки в неделю, а также 35 г супового набора, 0,7 л обезжиренного молока и 20 г сухих дрожжей. Не только тот факт, что теперь дали согласие на такое повышение, но и состав продуктов питания, является ясным указанием на чрезвычайно угрожающее состояние здоровья советских пленных, «остарбайтеров» и «интернированных итальянцев»76.
XI. Использование труда сов. военнопленных..
263
Затем «в интересах сохранения и повышения трудоспособности советских военнопленных и остарбайтеров» имперское министерство продовольствия уравняло 26 июля 1944 г. рационы советских пленных и «остарбайтеров» с рационами всех остальных военнопленных77. Чуть позже, 27 октября 1944 г. имперское министерство продовольствия распорядилось также уравнять рационы пленных с рационами гражданского населения78, что, конечно, не привело к достойным упоминания изменениям, так как питание «несоветских» пленных на основании Женевской конвенции и так, в общем и целом, соответствовало питанию гражданского населения79. Показательно, однако, что и это повышение рационов опять было частично сведено на нет: «в согласии с министром продовольствия выдача повышенных рационов [...] была увязана с производительностью труда того или иного лица», и предпринято разделение на три производственные категории80.
Тем самым это соответствовало ещё требующим рассмотрения требованиям о «снабжении в соответствии с производительностью труда», которые начиная с 1942 г. приобретали всё больший вес сначала в экономике, а затем и в немецком руководстве81.
Рационы, установленные в октябре 1942 г., были бы вполне достаточны при оптимальной комбинации всех важных для питания факторов. Однако это не было правилом. Пленные, которые уже долгое время недоедали, не могли возместить этими рационами дефицит калорий и прежде всего дефицит витаминов. Тем большее значение это имело в том случае, если продукты питания были низкого качества или если пищу из-за близорукого стремления к эффективности производства выдавали через явно неразумные промежутки времени. Однако в директивах о питании пленных, которые были изданы отделом по делам военнопленных в ОКВ, имперским министерством продовольствия и органами «самоответственности промышленности», всё равно постоянно содержатся требования - не «вываривать до конца» продукты питания, - что было особенно важно, так как картофель наряду с хлебом были единственными значительными носителями витаминов, - и выдавать горячую пищу также и во время работы. Особенно в горной промышленности, по-видимому, долгое время было правилом, чтобы пленные в четыре часа утра в начале смены получали немного хлеба, а потом только в конце смены - после 16 часов - получали свой «обед» и в 20 часов свой «ужин»82.
Очевидно часто бывало и так, что предписанные рационы вообще не выдавались. Это могло быть вызвано как временными перебоями в поставках картофеля и брюквы, - основных продуктов питания пленных, - и тем, что их нельзя было заменить другими продуктами83, так и просто незаинтересованностью органов снабжения. Однако в очень многих случаях это было вызвано тем, что промышленные предприятия, - либо по идеологическим причинам84, либо из страха перед «лишними» затратами труда, а то и просто из стремления к прибыли, - не желали полностью выдавать рационы. Какое значение имели отдельные мотивы, на основании имеющихся в распоряжении источников определить невозможно. То, что они не были незначительными, видно на основании ряда примеров.
15 октября 1942 г. полковник Брейер из отдела по делам военнопленных в ОКВ позвонил в управление концерна Круппа. Он заявил, что благодаря органам службы по делам военнопленных и «анонимным письмам от немецкого населения» в
264
К.Штрайт. «Они нам ие товарищи...»
ОКВ поступили «весьма основательные жалобы на обращение с военнопленными в фирме Круппа». Пленных, - имелись в виду не только советские, - избивали, они не получали причитающегося им довольствия, - так, они шесть недель не получали картофеля, - а также положенного им свободного времени. ОКВ предстояло расследовать этот случай85. Жалобы отнюдь не были преувеличены; они были подтверждены в отчёте, который несколько позже получил заместитель начальника отдела по использованию рабочей силы в концерне Круппа. В нём говорилось, что во всех лагерях концерна охранники, - в том числе старые борцы за Россию, которых, конечно, нельзя было считать друзьями большевиков, - сочли питание явно недостаточным и по количеству, и по качеству. Охранники также заявили, что наблюдали в ряде случаях, как пленные, которые прибывали здоровыми и сильными, полностью лишались сил в течение нескольких недель. Врачи вермахта высказались аналогичным образом и заявили, что никогда не наблюдали при использовании советских пленных столь скверных общих условий, как в лагерях Круппа86.
Точно так же в начале 1943 г. комендант стационарного лагеря VI А Хемер жаловался в Изерлон, в окружную группу угольной промышленности Рура на то, что советские пленные далеко не во всех случаях получали полные хлебные рационы, и что зачастую для удобства между ужином и концом смены во второй половине следующего дня еда вообще не выдавалась87.
Тенденция извлекать выгоду из использования советских пленных любыми способами, по-видимому, особенно наглядно проявилась на металлургическом заводе «Максимилиансхютте» в Зульцбахе-Розенберге, предприятии концерна Флика. 26 февраля 1943 г. руководство фирмы дало указание отдельным заводам, как вести учёт расходов на советских пленных. Поскольку руководство фирмы считало, что ему следует удержать из расходов по заработной плате, отчисляемых в стационарный лагерь, «сумму на содержание, превышающую фактические расходы на содержание»88, то оно определило, что под «содержанием [...] следует понимать заботу о пленных в духовном или физическом отношении». Из соответствующих средств, таким образом, следовало финансировать
приобретение книг, радиоприёмников, одежды для военнопленных89, починку
одежды и обуви, а также их дезинсекцию и стрижку.
«Расходы на поездки, налоги в биржу труда и т. п.» также должны были оплачиваться из этих средств90. О состоянии здоровья занятых на этот момент времени военнопленных ничего определённого сказать нельзя, но сомнительно, чтобы эта позиция руководства предприятия благоприятно отразилась на положении пленных91.
Какую прибыль можно было извлечь при политике сознательной «экономии», показывает другой случай. Завод «Штейнколенбергверкс-АГ» в Эссене, - ещё одно предприятие концерна Флика, - выразило 14 июля 1944 г. порицание руководству шахты в Дорстфельде за столовые расчёты, которые по своей расходной части резко отличались от расчётов всех остальных шахт, - расходы были на 50% ниже, чем в других шахтах. Так, например, в апреле 1944 г. руководство шахты выдало 577 советским пленным и 463 «остарбайтерам» вместо 29120 кг картофеля - 15595 кг, вместо 17 940 кг хлеба - 11973 кг, вместо 234 кг макаронных изделий - всего 90 кг. «Поразительно низкими» были суммы, уплаченные за овощи; там, где другие шах
XI. Использование труда сов. военнопленных..
265
No comments:
Post a Comment